Бесконечность в кубе
Шрифт:
– А зачем мне его пароль? Что там, в почте? – рассматривая бумажку, спросил Олег.
– Да откуда ж знать. Он сказал, что там какой-то «интеллектуальный капитал», что-то такое, кажется, не помню точно, мы выпили тогда у меня не слабо. Короче, разберешься, думаю.
– А ты сам не смотрел?
Игорь поморщился, стараясь смотреть в сторону, и глаза его намокли.
– Нет. Он велел тебе отдать. Сказал, мне нельзя.
Вернувшись в Торонто, Олег, сколь бы тяжко ни было у него на душе, весь погрузился в работу. Дела не ждали, суровый прагматизм западного бизнеса вежливо игнорировал любые проявления чувствительности. Олег и так бросил все на целых четыре дня! Только через месяц, получив некоторое облегчение в делах, он вспомнил о полученной от Кочана бумажке с почтой и паролем Дениса. Сидя вечером перед ноутбуком с бутылкой дорогого бренди, Олег наконец вошел в электронный
Вообще, надо сказать, что хоть он и любил младшего брата, все же понять его он был не в силах. Какая-то чрезмерная напряженность психики, постоянно терзавшая Дениса, была чужда для восприятия всегда спокойного до меланхоличности Олега. Напряженность эту он всегда относил к разряду симптомов болезненных сношений брата с окружающим миром, к его мрачной и пессимистичной оценке всего, происходящего промеж людьми и промеж людскими массами. По выражению самого Олега, у брата было «треснуто и без того кривое стекло, через которое он воспринимал окружающее», а потому и выводы он делал сообразные проникающей извне искаженной информации. К тому же еще эти препараты, нейролептики, что с таким усердием и неколебимой уверенностью прописывал ему Сергей Сергеевич; иные, вроде метеразина, модитена или того же галоперидола, хоть и назначались для предотвращения бредовых состояний и галлюцинаций, сами, по мнению Олега и отца, порой эти состояния и вызывали. Впрочем, тут дело было, все же, от несоблюдения дозировок или смешивания препаратов с тем, с чем смешивать строго противопоказано. Не один раз домашние замечали Дениса в явно одурманенном состоянии, а недалеко почти всегда обнаруживались обертки от нейролептиков или сами оные. А главное, ни Сергей Сергеевич, ни другие врачи, не могли с полной уверенностью поставить Денису шизофрению. Все не хватало у них «ясности клинической картины», потому ограничивались «шизоидными расстройствами на фоне психологической травмы», и прочими похожими диагнозами. На стационарное лечение в психиатрическую клинику Дениса помещали всего пару раз и очень ненадолго, но Олег помнил в каком состоянии он оттуда возвращался. Неизвестно что именно и сколько ему кололи, но ясно было одно – если они боролись с его депрессивным состоянием, то эффект получили обратный, Денис после этих лечений говорить-то начинал только на второй день.
Опираясь на вышесказанное, можно легко понять отсутствие сильной и сколь бы то ни было негативной реакции Олега на все записи покойного брата, что он обнаружил на его электронной почте. Какими бы странными (мягко говоря) и порой весьма едкими они ни были, все же их автор – психически нездоровый человек, который, к тому же покончил с собой, и, потому, отнестись к ним следовало с пониманием. Конечно, любой другой на месте Олега, вряд ли стал бы прочитывать весь массив этих «записок сумасшедшего», но Олег искренне верил, что название ящика и пароль к нему попали в его руки не случайно. Верил, что неспроста Денис просил передать их именно ему, а значит, там есть что-то важное; и, безусловно, думал Олег, там есть и указание на причину суицида.
Почтовый ящик носил имя KooBeeK_1990 – причудливо написанное слово «кубик» и год рождения Дениса; пароль: mom_4_eternity 123, уже интереснее: «мама навсегда» и один-два-три в конце. Цифры добавлены, видимо, исходя из требований к паролю. «Да, никто так не переживал и не хотел верить в мамину смерть тогда, как Динька», – пронеслось в голове Олега.
В ящике все письма были только от одного адресата – от того же самого. Денис, как оказалось, вел некий дневник, записывая свои переживания и отдельные мысли в электронном письме, а затем отправлял их на свой же ящик. Судя по датам, первым письмам было уже около 9 лет. В них Олег не нашел ничего заслуживающего особого внимания: сплошные эмоциональные зарисовки юного социопата, разные «удивительные открытия», происходившие в виде побочного эффекта случайного расширения кругозора, некоторые циничные размышления и корявые, мрачные стихи. Далее в письмах шел значительный перерыв – около четырех лет Денис ничего не записывал, затем письма снова возобновились, но стали весьма редки, не более одного-двух в месяц. Содержание их не особо изменилось, но они безусловно стали интереснее и логически связаннее. И тем записи сильнее захватывали внимание Олега, чем дата их написания ближе была к концу жизни автора.
Никакой выраженной взаимосвязи в контексте общей хронологии письма не имели. Особый интерес Олега привлекли нижеследующие.
07.12
…холод собачий. Хозяин экономит электроэнергию, не ставит, жадная сволочь, обогреватель в склад, а там холодно, холодно! Замёрз сегодня на работе как тузик. Надо новые кроссовки
Кстати, можно одолжиться у Кочана. А что, он давно хвастает, что на своих идиотских обзорах в ютубе, как он сам говорит: «кучу бабуриков щёлкает». Ну уж мне на кроссы новые определенно нащелкал чего-нибудь. Или, всё-таки, как все талдычат на работе, купить себе зимние ботинки на меху?! :))))))) Смищно, ага. Нет, не из тех я, кто не верит, что в кроссах можно ходить и летом и зимой, причём в одних и тех же. Носки, главное – тёплые носки.
А если у Кочана вдруг голяк будет по баблу?! Ничего, найду где достать. Не брату же в Канаду звонить.
19.01
…давно не смотрел ящик, сегодня вот включил, и уж, конечно, лучше б я этого не делал, поберег бы лучше аппетит и остатки нервов. Клацнул пультом и нарвался на новости, а там как раз показывали то ли заседание какое, то ли просто очередное чиновно-политическое сборище. Меня, помню, даже затошнило; последний раз я видел подобное, когда смотрел старого Индиану Джонса, а именно ту сцену, где он пробирался по катакомбам под Венецией и под ногами его копошилась целая тьма крыс. Я продолжил обреченно клацать кнопки на пульте и, вскоре, с облегчением, выключил телевизор. В общем, среди всех каловых масс, что успели вывалить на меня с экрана, запомнился сильнее всего только репортаж о больном ребёнке. Что за чудо страна, ой-вей! Я вас умоляю, они собирают по копейке деньги на лечение больным детям, усиленно давя слезу из уставших от постоянного всматривания в завтра глаз замученных жизнью простолюдин, хотя найти нужную сумму можно очень легко. Достаточно просто выйти на улицу в ихней Москве, на какую-нибудь, скажем, Тверскую, остановить любой тонированный джип с зеркальными номерами, выволочь оттуда свинорылого водителя и хорошенько трясти его вверх ногами до тех пор, пока не насыплется нужная сумма. С этого жулья не убудет. А поскольку больных детей много, подобную акцию лучше проводить повсеместно в России.
Телевизор я смотреть зарекаюсь отныне и пусть я провалюсь на месте сквозь твердь земную или, того хуже, пусть начну верить в людей, ежели ещё хоть раз я включу этот говнопровод.
Олег поморщился. Он всегда знал этот цинизм и желчность в брате, всегда был к этому снисходителен, относя все на счёт его психического состояния, но, все же, в этих записках он нашёл этих качеств перебор. Сделав некоторое над собой усилие, он продолжил читать письма и некоторые, опять же, вызывали в нем особый интерес. Как, к примеру, следующие.
20.02
…я всё рассчитал. На оставшееся время мне нужно всего каких-то пятьдесят тысяч. Правда, это не считая тех пятнадцати, коими я одолжился у Олежки, от них ещё десятка осталась. Эх, Олежка, родной, некрасиво получилось с тобой, денежки ты мне перевёл на карту, а я тебе черкнул по Ватсапу, что, мол, сам понимаешь – долг я возвращать тебе не собираюсь. Знать бы тебе про мой план, чёрта с два дал бы ты мне взаймы!
21.02
…ей богу, человеческий муравейник! Копошатся, чего-то с серьёзным видом делают, со стороны даже посмотришь, как будто и осмысленно всё у них происходит, и даже не просто осмысленно, а высокоразумно. Но, стоит приглядеться, сразу видны все низменные и до пошлости примитивные их, побуждающие ко всякой деятельности, мотивы. Они просто хотят жрать, трахаться и спать; и желательно, чтобы всё это было бесплатно. А со своими социальными ролями они мирятся, стиснув зубы, и каждый свой вдох и выдох сопровождают нетленной мечтой о том, что вот придёт время и всё это кончится. И чем ближе река жизни подносит их к конечному водопаду, тем отчётливее они понимают под этим «всё» не те их проблемы и невзгоды, мешающие насладиться хоть сколь-нибудь бытием, а вообще всё, в том числе и само это жалкое бытие их.