Бесконечные дни
Шрифт:
— Да кто их любит-то? Пошли. Придумаем, чем заняться.
Глава 4
— Придумаем, чем заняться? — А это-то что означает?
— Сейчас три, верно? Клуб открыт. Ты уже получила учебники? — спросил Тони. — Я как раз туда собирался. Хочешь, пойдем вместе.
Сколько вопросов! Получила ли я уже учебники?
— Нет, не получила, — сказала я.
Тони отвел меня обратно к «Искателю», чтобы я взяла деньги из оставленного Родом запаса и какие-то официальные бумаги, где говорилось, какие нужны учебники. Занятия в Уикхэме
Тони ждал меня на улице — сидел, вытянув ноги и закинув руки за голову, на одной из деревянных скамеек, что стояли по обе стороны от входа.
Выйдя на крыльцо, я показала ему синий автомобиль.
— Вот это мой.
— Ух ты! — восхитился Тони, глядя, как блестит новенькой краской капот. — Повезло тебе. Сможешь выезжать из кампуса. Не то чтоб Лаверс-Бэй такое уж распрекрасное место, но выбраться из Уикхэма — это клево. Рестораны, магазины, Бостон.
— Может, поучишь меня водить? — осторожно спросила я.
— А ты не умеешь? — Тони аж остановился. Я покачала головой. Он улыбнулся. — Предки купили тебе машину, а водить не научили? Ну и ну, а я-то еще своих считал малость не от мира сего. Конечно, Лина. Как только смогу.
— Замечательно!
Проходя мимо «Искателя», я оглянулась на свой балкон. Дверь так и стояла нараспашку. Мне мельком подумалось, витает ли еще прах Рода над плитками.
— Проголодалась? — спросил Тони.
Я тоскливо подумала об обеде, что ждал меня дома чай из пакетика да овсянка на воде. Подумала и о данном Роду обещании. Не хотелось бы слишком скоро встречаться с докторами.
— Немножко, — ответила я, заметив, что в животе у меня слегка бурчит и щекочет, а значит, надо поесть.
Уикхэмский клуб был выдержан в том же стиле, что и весь остальной кампус: каменное здание, двойная широкая дверь, серебряные ручки. А вот формой клуб отличался от остальных строений: он был круглый. От центрального зала отходило пять или шесть коридоров, ведущих в прямоугольные комнаты. Тони открыл дверь — и в нос мне ударили самые соблазнительные запахи, какие я только ощущала с тех пор, как последний раз нюхала матушкину стряпню в пятнадцатом веке.
Круглая часть здания как раз и представляла собой кафетерий. Вдоль стен располагалось пять окон, в которых ученики могли выбрать еду. И во всех окнах продавалось разное. В середине помещения под круглым стеклянным куполом стояли столики.
— И мы можем есть все, что захотим? — спросила я.
В одном окне подавали итальянские блюда, в другом бургеры, пиццу, вегетарианскую пищу и салаты, а еще в одном — сэндвичи. За каждой стойкой стоял ученик или продавец в белом переднике. Я распахнула глаза от изумления.
— Ну что, перехватим чего-нибудь и пойдем за книгами, — предложил Тони. А когда дверь за нами начала закрываться, добавил: — Ты так на все это пялишься, точно в жизни ничего не ела.
Гамбургеры. Жареная картошка. Фасоль. Лимонад. Шоколад. Пицца с ананасом. Бифштекс.
— Как думаешь, мы с тобой на каких-нибудь предметах пересечемся? — спросил Тони. Я не могла отвести глаз от того, как он жует свой бифштекс — настолько слабопрожаренный, что слюна Тони окрасилась алым. — Что ты так на меня смотришь? — поинтересовался он, проглатывая.
— Этот твой бифштекс, из него же кровь идет. Прямо у тебя во рту.
Тони кивнул.
— Чем менее прожаренный, тем лучше. Люблю, чтобы с кровью.
Будучи вампиром, я никогда не жаловала кровь животных, так что и сейчас вид крови во рту у Тони меня ничуть не привлекал. Но странно, что сейчас я даже запаха ее не почувствовала. Я принюхалась, пытаясь уловить привычный горьковато-пряный запах, который когда-то так страстно любила. Потом принюхалась еще и еще, но обоняние щекотало слишком много всевозможных ароматов: духи, куриный суп, газировка. Правду сказать, кровь животных я не любила потому, что считала нечистой — она отнимала у меня положение самого чистого и могущественного вампира последних веков.
После нашего раннего обеда Тони уговорил меня попробовать мороженое. Людская еда оказалась поразительно разной и на вкус, и по упаковке — и достать ее было до смешного легко. Когда-то, когда я впервые была человеком, мне приходилось изрядно потрудиться перед обедом в отцовском саду. Но даже тогда, в пятнадцатом веке, раздобыть человеческую еду было гораздо проще, чем кровь. А вот когда я была вампиром, требовалось немало усилий, чтобы заманить кого-нибудь в мой дом или в темную аллею, где можно было выпить у жертвы кровь и оставить умирать.
— Мне шоколадное с орешками, три шарика, и с разноцветным драже, — заказал Тони.
Глядя, как мой новый друг ест, я вдруг захотела рассказать ему о своем вампирском прошлом. Он так аппетитно зачерпывал мороженое, явно наслаждаясь каждым кусочком. Я тотчас же прониклась к нему симпатией. Сама я расправилась со своим шариком клубничного четырьмя размашистыми движениями ложки.
Вампирское прошлое было тайной, укрытой в глубине моего сердца. Меня так и подмывало рассказать обо всем Тони — чтобы он понял меня, заглянул мне в душу. Вампиров одолевает постоянная боль, неизбывная тоска и гнев. На плечи им легли все вообразимые тягости и печали. Они — жертвы, непрестанно терзаемые агонией, от которой нет спасения.
Как ни странно, единственное, что дает хоть какое-то облегчение в этом царстве страданий, — это любовь. Хотя и в любви таится свой подвох: если вампир полюбит, то уже навсегда. Он будет вечно, что бы ни случилось, любить объект своей страсти. Вампиры могут влюбляться снова и снова, но каждый раз отдают часть своей души. Я любила дважды. Один раз Рода, а второй — Вайкена. Две эти любви были совсем разными. С Вайкеном — чуть менее цельной, чем с Родом. Но в обоих случаях чувство сковывало меня. Любовь вампира — тоска и боль, вечный голод. И не важно, как страстно любят тебя в ответ — все равно этого никогда не достаточно. Какие бы слова ни говорили, какими бы поступками ни доказывали любовь — вампиры по натуре своей ненасытны. Вот какова была мука, что я носила с собой ежечасно.