Беспамятство как исток (Читая Хармса)
Шрифт:
Между стоячей водой Хармса и его шарами нет принципиальной разницы. И то и другое -- выражение Единого, нерасчленимого, невидимого. И в том и в другом расстворяется множественность мира, из того и другого она возникает вновь.
Вода принципиально не отличается и от дыма, сопровождающего исчезновение, огонь сжигает перспективный объем, дым застилает его глубину, делает многообразие невидимым.
Хармс в конце двадцатых годов связывает шар с огнем и дымом16. Шар возникает в дыме как единое в гибнущем многообразии вещей.
________________
12 Patai Raphael. The Jewish Alchemists. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 332.
13 Jung Carl Gustav. Psychology and Alchemy. Princeton: Princeton University Press, 1968. P. 236-238.
14 Paracelsus. Selected Writings / Ed. by Jolande Jacobi. Princeton: Princeton University Press, 1951. P. 13.
15
16 Первоначально Единое Эмпедокловой сферы неподвижно. Но Распря приводит к разделению в ней первоэлементов. Воздух отделяется от огня. Огонь, как более тяжелый, по мнению Эмпедокла, опускается и нарушает равновесие сферы, которая приходит в движение. (То, что огонь тяжелее воздуха, объясняется тем, что до введения системы пяти первоэлементов воздух ассоциировался с эфиром. Эта тема нарушения равновесия как истока множественности имеет для Хармса существенное значение -- см. его текст "О равновесии":
"Только нет в мире никакого равновесия. И ошибка-то на какие-нибудь полтора килограмма на всю вселенную..." (Х2, 65). См.: Жаккар, 142--149. У Мейринка сходный мотив: "Две чаши весов -- на каждой половина вселенной -колеблются где-то в царстве первопричины, мерещилось мне, -- на какую я брошу пылинку, та и опустится" (Мейринк Густав. Го-лем. Вальпургиева ночь. М.: Прометей, 1990. С. 99). Хармс основал шуточный орден равновесия с небольшой погрешностью.) Движение ускоряет процесс дифференциации единого в множество и одновременно запускает время, которое все ускоряется и ускоряется. Первоначальный день тянулся десять месяцев, например.
Огонь обладает совершенно особыми свойствами. Не имея формы, он создает форму вещей. Аристотель так формулирует его связь с формообразованием:
...из всех простых тел, возникающих друг из друга, только огонь питает сам себя, как говорят наши предшественники. Ведь только огонь состоит преимущественно из формы, потому что ему от природы свойственно стремиться к границе [Вселенной]. Стремиться к своему месту свойственно по природе любому [элементу], но у всех образ и форма зависят от их границы (Аристотель. О возникновении и уничтожении, 335а, 18-- 24 / Пер. Т. А. Миллер // Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1981. С. 432). Поскольку огонь стремится к поверхности шара, он инициирует формообразование на этой, из этой поверхности. Работа огня -- это работа обтекания поверхности, это создание формы не по правилам геометрии, но из "места" и "предела".
Шар 203
Эта связь шара и дыма, конечно, стоит по ту сторону геометрии и идеи объема.
В тексте 1933 года "Архитектор" явлению
Позже, например в первом тексте "О явлениях и существованиях" (1934), дым вновь возникает как некий эквивалент единого в "теории" Николая Ивановича Ступина, который считал, что "все -- дым".
4
Шар имеет несколько важных отличий от других геометрических фигур. Прежде всего -- это бесконечная и нечленимая поверхность (поэтому он, как и круг, символизирует бесконечность, вечность). Кроме того, он порожден центром -- некой умозрительной точкой, которая не принадлежит ему самому и нигде не входит с ним в соприкосновение, будучи одновременно соотнесенной со всеми точками сферической поверхности.
Поэтому, как заметил средневековый схоласт Пьер Ориоль (Pierre Auriol):
некоторые пользуются образом центра круга в его отношении со всеми точками окружности; и они утверждают, что в его отношении со всеми частицами времени он похож на Nunc вечности . Вечность, говорят они, актуально сосуществует со всей совокупностью времени17.
Круг -- это воплощение идеи тела как вечности.
Но, пожалуй, самая существенная функция шара у Хармса -- быть фигурой, в которую превращаются тела, исчезая.
Образ шара, поглощающего многообразие мира, восходящий к Эмпедоклу, мог дойти до Хармса в рассказе одного из любимых Хармсом писателей -- Густава Мейринка "Черный шар". Странным образом этот шар в каком-то смысле был подобен черному квадрату Малевича -- образу супрематического единства. Рассказ, напечатанный в России в 1923 году, скорее всего был известен писателю.
_______________
17Сit. in: Poulet Georges. Les metamorphoses du cercle. Paris: Flammarion, 1979. P. 28--29.
204 Глава 7
Мейринк придумал притчу о браминах, которые приехали в Берлин и выступают перед публикой с особым номером -- воплощением мыслей. Воплощением мыслей некоего прусского обер-лейтенанта становится черный шар -- знак чистой негативности:
Юраман с изумлением взял колбу в руки. Шар коснулся стенки колбы, которая моментально разорвалась. Ее осколки, притянутые, как бы магнитом, исчезли в шаре и точно поглотились им. Черный шар висел свободно и неподвижно в пространстве. Собственно говоря, он походил не на шар, а производил впечатление какой-то дыры. Это и была дыра.
Это было абсолютное, математическое "ничто". То, что последовало, было необходимым следствием этого "ничто". Все, граничившее с этим "ничто", устремлялось по естественным причинам в это "ничто", для того чтобы моментально превратиться в "ничто", т. е. бесследно исчезнуть.
И действительно поднялся сильный свист, т. к. воздух в зале втягивался, всасывался в этот шар.
Кусочки бумаги, перчатки, дамские вуали -- все это уносилось с воздухом туда, в эту страшную дыру.
И когда какой-то офицер ткнул саблей в эту дыру, лезвие ее исчезло, как будто расплавившись18.