Беспечные ездоки, бешеные быки
Шрифт:
В тот период своей жизни Битти встречался с русской балериной Майей Плисецкой, которая была старше его. Её отличала сногсшибательная фигура, отсутствие косметики и драгоценностей. Одевалась она скромно — носила простые блузки и слаксы. Как якобы говорила Стелла Адлер, преподаватель Битти по студии актерского мастерства: «Они были без ума друг от друга, правда, ни тот, ни другой, ни слова не понимали из того, что говорили».
Битти наставлял сценаристов перед каждой встречей с Макъюэном. Вот как вспоминает об этом Ньюмен: «Уоррен проговаривал с нами возможные варианты ответов в зависимости от развития ситуации. Мы встречались, и всё происходило именно так, как предсказывал Уоррен. Все было точь-в-точь, как в «Сумеречной зоне»». Однако в последнюю минуту Уорнер пытался отыграть всё назад. Ему не нравилось, что Пени и Битти собрали новичков и отписал Макъюэну: «Кому интересно смотреть на взлёт и падение парочки ублюдков. Жалею, что не прочитал сценарий прежде, чем сказал «да»». Кстати, за месяц до запуска картины в производство Пени тоже захотел выйти из игры. Ему показалось, что изъяны сценария исправить уже невозможно.
Роберт Таун родился в 1934 году (на три года раньше Битти), при рождении носил фамилию Шварц, а свои первые годы провел в Сан-Педро, городке к югу от Лос-Анджелеса. Лу, его отец, владел магазинчиком женской одежды под гордой вывеской — «Магазин элегантной одежды Тауна». А мать, Хелен, была из тех истинных красавиц, о которых говорят — не жена, а награда. Был у него и брат Роджер, лет на шесть моложе. Сан-Педро, городок простых рыбаков, для таких, как Таун, был романтическим местом. Спустя годы, в интервью он особо подчёркивал, что вырос именно в этом городке, хотя, покинул эти места в раннем детстве. Его отец сменил ремесло, занялся недвижимостью и стал преуспевающим девелопером. Перевёз семью в Роллинг-Хиллз, самый богатый, охраняемый район и без того богатого Палос-Вердеса, где каждый житель имел собственных лошадей. Таун пошел в Чедуик, привилегированную частную школу, а подростком учился в Брентвуде. Роберт вырос, стал высоким и атлетичным юношей, но ему потребовалось немало времени, чтобы обрести свой стиль. К 60-м годам его волосы начали редеть, и потому он отращивал их подлиннее, чтобы, зачесав набок, скрыть свой недостаток. Меланхолическое, виноватое выражение лица Тауна, его бесцветные нездоровые глаза, вкупе с талмудическим наклоном плеч, делали его похожим на раввина и этот образ преследовал его всю жизнь.
Как человек, Таун оставлял очень приятное впечатление: добрый, мягкий, предпочитавший держаться в тени. Для города, наводнённого хиппи, где мало кто брал в руки книгу, он был необычайно образован. Таун безошибочно угадывал интересные повороты сюжетной линии, чувствовал мельчайшие оттенки диалогов, обладал способностью объяснять и толковать содержание фильма с позиций западной драмы и литературы в целом.
До 70-х годов сценаристы в кино считались «товаром» одноразового использования: если проект шёл не так, как хотелось, студия, не задумываясь, жертвовала очередным писакой. Да и сами они не воспринимали себя слишком серьёзно. Таун же олицетворял собой первое поколение писателей Голливуда, для которого сценарий стал не очередным шагом на пути к написанию великого американского романа, а вполне самодостаточным продуктом. Коньком Тауна был диалог. Вот что говорит Джеральд Эрз, заказавший впоследствии Тауну сценарий фильма «Последний наряд»: «Бесспорно, он был мастером диалога, всё, что он писал или переписывал заново, оставлял ощущение присутствия героев. Каким-то образом он умел вдохнуть в происходящее жизнь. Чувства переполняли вас, и чтение лишь страницы давало не общее представление о сюжете, а ощущение того, что нечто неожиданное, но подлинное, истинно присущее жизни человеческой действительно произошло здесь и сейчас».
Прекрасный рассказчик Таун мог быть и дидактичным занудой, причем многие считали его еще и эгоцентриком. Вспоминает хорошо знавший его Дэвид Геффен: «Боб был талантливейшим писателем, но на удивление скучным человеком. Он говорил только о себе. Обычно писать он уезжал в Каталину и потом часами мог рассказывать о том, как рассматривал коровьи лепёшки».
Таун начал с телевидения, затем писал для Роджера Кормена, продюсировавшего малобюджетные фильмы клубного показа для «Америкен интернейшнл пикчерз». По-настоящему Кормен прославился тем, что позволял многочисленным новичкам оканчивать его собственную «академию» — он пропускал их через свои одноразовые дешёвые ленты «снял сегодня — смонтировал завтра». Таун говорит, что встретился с Битти, когда им было уже за двадцать. Столкнулись они в дверях кабинета их психоаналитика, доктора Мартина Гротьяна — один выходил, а другой собирался войти. У Тауна был готов сценарий вестерна «Долгий путь домой», который хотел ставить Кормен. Битти случайно прочитал его и подумал, а не сыграть ли в этом фильме главную роль. Вот как описывает ситуацию Таун: «Битти договорился о встрече с Роджером, что само по себе было необычно, потому что Кормен продолжал печь свои «блины» с пятидневным производственным циклом, а Битти работал у Казана. Роджер показал Битти «Гробницу Лигейн», которую я для него написал. Любовь и уважение к Кормену, как к режиссёру, материал Битти не внушил. Уоррен сказал тогда: «Послушай, это ведь сродни тому, как собраться жениться и вдруг узнать, что невеста-прелесть не первый год — проститутка». Битти отказался от сотрудничества, зато подружился с Тауном. Теперь они раз в день, а то и чаще, общались по телефону.
Оба были «знатными» медиками, а Таун к тому же быстро привязался к «Настольному справочнику терапевта», Библии фармацевтов. Одно время они с Джеком Николсоном, то ли в шутку, то ли всерьез, даже подумывали подыскать на подготовительных курсах медицинского колледжа подающего большие надежды слушателя (а лучше — слушательницу), помочь окончить медицинский курс, а затем нанять в качестве личного врача, который всегда был бы под рукой.
Прославившийся впоследствии своей ипохондрией, Таун уже в молодые годы беспокоился о своем здоровье — его замучили боли в спине и аллергия. Обычно люди спокойно относятся к простуде, они её просто не замечают. А Таун обращался к врачу еще до того, как мокрота соберётся в гортани, опасаясь, что намёки па насморк приведут к чему-то более серьёзному. Ему вечно мерещились мрачные предвестники будущей болезни. По словам самого Тауна, приступы аллергии
Таун взялся за сценарий «Бонни и Клайда» и трудился, не покладая рук, все три недели предпроизводственного периода. По его словам, «и Уоррен, и Артур считали, что сценарий под угрозой — они возражали против «жизни втроём». Битти же, любивший играть героев, противоположных его собственного образу, заметил: «Скажу прямо — гомика играть не буду». Он считал, что зритель не примет его в такой роли. «Они попросту будут мочиться на меня», — сказал он, используя одно из своих любимейших выражений. Бентон и Ньюмен не соглашались: «Мы хотели сделать «французский» фильм, а подобные нюансы никогда не останавливали Трюффо». Пени возражал: «Ребята, вы делаете ошибку, персонажи — не те. Они ведь убивают людей и грабят банки. А если вы стремитесь к тому, чтобы зритель им подражал, то проиграете сразу, как только скажете, что этот парень — гомосексуалист. Это моментально разрушит фильм». Бентон и Ньюменом зашли с другой стороны и сделали из Клайда импотента. Таун согласился: «Никто из нас не считал, что следует избегать табу. Просто мы чувствовали, что нельзя так круто усложнять взаимоотношения героев, которые, несмотря ни на что, продолжают убивать людей и грабить банки. Вы в цейтноте. Да, вы посмотрели «Жюль и Джим», но там весь фильм построен на цепочке связей, переходе от Тинкера к Эверс и к Чане. И нет никакого действия, нет насилия».
Главная заслуга Тауна был в том, что он переставил местами некоторые сцены. Поворотным стал эпизод, когда банда подсаживает в свой автомобиль владельца похоронного бюро (актёр Джин Уайлдер). Пассажиры, в приподнятом настроении от совершённых ограблений, дурачатся, пока кто-то не спросил попутчика, чем тот занимается. Он ответил. Услышанное поумерило их пыл, что усиливалось фразой Бонни — «Вышвырните его отсюда». В первоначальном варианте эта сцена шла ближе к концу, уже после приезда Бонни к матери. Таун поставил её раньше, до этой встречи, что, с одной стороны, усиливало мрачное предчувствие неизбежного конца банды, а с другой, делало воссоединение с семьей событием не радостным, как было у Бентона и Ньюмена, а с оттенком горечи. Ещё Таун дописал финальную фразу для матери Бонни, ставшей своего рода холодным душем в сентиментальной атмосфере всего эпизода: в ответ на желание Бонни обосноваться где-нибудь неподалеку, мамаша Паркер говорит: «Дорогая, будешь жить в трёх милях от меня, долго не протянешь — они тебя пристрелят».
Вспоминает Таун: «Еще пацаном я подметил в кино четыре особенности: герои в любое время дня и ночи могли найти свободное место на автостоянке; в ресторане они никогда не брали сдачу; муж и жена никогда не ложились спать в одну постель; женщины перед сном не смывали косметику, а утром выглядели безукоризненно. Для себя я решил, что так делать не буду. В «Бонни и Клайде» героиня пересчитывает мелочевку сдачи, а Мосса так зажали на стоянке, что он еле выбрался, унося ноги. Хотя, думаю, в этом не исключительно моя заслуга».
К моменту выезда на натурные съёмки Таун свою часть работы закончил — сценарий был подчищен. Битти поинтересовался его планами. После того, как «уплыла» «Что нового, киска?», сам Битти мечтал сыграть Дон Жуана-маньяка. А Таун подумывал о современной трактовке «комедии Реставрации» Уильяма Уичерли «Сельская жена» [7] , где главный герой убеждает своих друзей в том, что врач сделал его импотентом, а те доверяют ему своих жен и, как выясняется, совсем напрасно. В жизни Таун знал одного дамского парикмахера, который оказался гетеросексуалом, и это в пух и прах разбивало его представление о дамских парикмахерах. Чем не сюжет для современной трактовки Уичерли: главный герой — дамский парикмахер, которого по ошибке принимают за гомосексуалиста. Битти идея понравилась, и он заказал Тауну сценарий за 25 тысяч долларов. Причем писать его он должен был в Далласе, куда отправлялась съёмочная группа «Бонни и Клайда». Рабочее название фильма — «Волосы». Позже сценарий воплотиться в кинокартину «Шампунь».
7
Уичерли Уильям (1640—1716 гг.), английский драматург, представитель «комедии Реставрации», мастер остроумного диалога и интриги.
Актеров для «Бонни и Клайда» подбирали в Нью-Йорке — «колыбели революции» кастинга, которую практически в одиночку совершила Мэрион Догерти. На заре 60-х, когда она начинала, процесс подбора актеров был на уровне раннего средневековья. Догерти вспоминает: «Это было сродни заказу обеда из блюд китайской кухни. Их всех держали на контрактах — одного приходилось выискивать в списках категории «А», другого — «Б»». Объясняет Несса Хаймс, обучавшаяся профессии у Догерти: «Большинство тех, кто занимался подбором кадров, находились в Лос-Анджелесе. Как правило, это были отставные военные или функционеры средних лет. По их разумению, принцип работы заключался лишь в том, чтобы обзвонить агентов, а те собирали бы всех имеющихся в наличии людей. Причем, кандидаты были на одно лицо, ни то ни сё — исключительно блондины и блондинки с голубыми глазами. Мэрион же любила театр и всегда знала о появлении нового, подающего надежды актёра. А по Нью-Йорку тогда носилось много молодежи, которую только предстояло открыть».