Беспокойные боги

Руоккио Кристофер

"Ты тоже", - сказал я, подходя ближе. Я осознавал свое тело, чувствовал, как ремни кресла на борту шаттла режут мне плечи, ощущал твердый холодный камень камеры под ногами.

С мучительной медлительностью Сириани Дораяика поднял голову. Это движение сопровождалось треском, как будто камни скрежетали в недрах земли. Словно две тектонические плиты надвигались одна на другую.

"Я становлюсь. Я почти здесь".

Я остановился. "Ты не Дораяика".

Повелитель сьельсинов улыбнулся, обнажив зубы, похожие на осколки стекла. "Дораяика здесь".

Я

застыл, положив руку на рукоять меча.

Uls aman i aaiam.

"Ушара?"

Губы Дораяики не шевелились, но ее голос звучал в моих ушах. Нет.

Od uls tiam.

Миуданар.

Мечтатель пробудился, пробуждался на моих глазах. Именно его воля - а не воля Дораяики - призвала меня через световые годы. Я почувствовал, как ремни натянулись на моих плечах, когда наклонился вперед, обходя великого короля слева.

"Это видение?" спросил я.

Голова повернулась вслед за мной, лицо озарилось каким-то светом. Я снова остановился. Вдоль левой стороны лица тянулся шрам - царапина, идущая от челюсти и щеки мимо круглого черного глаза и через лоб к большому главному рогу...

...и не останавливался, а перетекал от плоти к кости, не заканчиваясь.

Я понял, что это был не шрам.

Это была трещина.

"Что такое видение, как не истина высшего мира, низведенная вниз?" Этот голос. Эта манера. Это был Дораяика.

"Значит, ты еще жив", - произнес я. "Это убьет тебя, сородич. Оно убивает тебя сейчас".

"Я стану богом!"

"Ты станешь трупом!" возразил я. "Но я могу спасти тебя".

По правде говоря, я не был уверен, что смогу. Рагама изгнал тень Ушары из моего сознания, но это была всего лишь тень, образ; и Рагама был одним из них, Вершителем Высшей Справедливости Абсолюта.

Я был всего лишь человеком, пусть и всереализованным.

Это не имело значения.

"Это ты нуждаешься в спасении!" Дораяика поднял правую руку и указал на меня вторым пальцем. Первого пальца не было, его обрубок был неровным. "Твои миры поражены чумой, твои люди страдают от рака. Твой император прячется от меня, как ребенок!" Рука опустилась и с глухим стуком ударила существо по колену. "Твои дни сочтены".

Дыхание монстра стало прерывистым, а голова поникла.

"Так вот почему ты вызвал меня через световые годы?" спросил я. "Чтобы позлорадствовать?"

"Ты убил Wemunyu-u-Deni", - произнес Дораяика. "Кхарн Сагара был дураком. Он построил мою империю, и ради чего? Ради двигателя".

Речь шла о телеграфах. Я почти забыл о них, забыл, что Кален Гарендот солгал. Он купил союз с норманами фальшивой монетой. Наполовину фальшивой. Он говорил, что его технология позволяет обнаружить все телеграфы в галактике, а на самом деле это были только корабли сьельсинов.

Сагара был кем угодно, но не дураком. Он дал сьельсинам краеугольный камень их галактической цивилизации, впервые в их истории объединив кланы с помощью сверхсветовой связи.

И под этим камнем скрывался его заряд.

"Ты все видишь?"

Дораяика никогда

не лгал. "Только настолько, насколько позволяет мое зрение. Я искал тебя, когда почувствовал во Тьме, мой сородич. Я уже почти поймал тебя, но ты скрылся за занавесом".

За занавесом, подумал я. Магнитное поле.

На Сабрате Ушара попала в ловушку огромного магнитного поля планеты. На Воргоссосе было свое собственное поле - следствие расплавленного ядра. Я чувствовал это давление глаз во время нашего спуска, но оно исчезло, когда мы достигли поверхности планеты.

"Чего ты хочешь от меня?" спросил я.

Чудовище посмотрело на меня исподлобья, и на его лицо вернулась прежняя улыбка. "Ты принадлежишь ему", - сказало оно.

Я сразу же почувствовал чье-то присутствие.

Тот, другой, не входил в дверь. Дверь все это время была у меня перед глазами. Я почувствовал ветер за спиной, дыхание на своей шее. Моя рука лежала на рукояти меча, но я не двигался. Я знал, что любое движение чревато насилием и что, если я был прав - если я буду на своем месте в шаттле, а не под куполом белого трона, - то насилие может оказаться фатальным.

Для меня. Для Эдуарда. Для всех на моем шаттле.

В поле зрения появилась женщина. Украшенные драгоценными камнями лодыжки позвякивали при каждом шаге.

Она была высока, как любая королева, высока, холодна и ужасна. Ее тяжелые белые груди покачивались, когда она кружила вокруг Дораяики и меня, а волосы - скорее черный занавес, чем плащ из тонких нитей, тень, которая скрывала и все же не скрывала ее наготы, - развевались в воздухе позади нее, движимые ветром, которого здесь не было. Золотые браслеты были на ее запястьях, золотые - на бицепсах. Тонкие золотые цепочки украшали ее волосы цвета паслена, золотые цепочки лежали на ее вздымающихся грудях и между ними.

Она ничего не сказала, остановившись позади Дораяики, и наклонившись, обняла Пророка, как будто они были любовниками.

Тогда я понял, зачем я здесь, зачем меня вызвали.

Все было так, как я и боялся.

Ушара нашла свой путь.

Это было объявление войны. Не против Империи, не против человечества, а против Тихого, против самого Абсолюта.

Я подошел слишком близко, убаюканный ложным чувством безопасности, вызванным каменным состоянием Пророка.

Одна нечеловеческая рука - рука, лишенная первого пальца, - вытянулась и схватила меня. Только большой и три последних пальца сомкнулись. Все было твердым как камень.

Действуя рефлекторно, я ударил ксенобита по руке, намереваясь ослабить его хватку.

Вместо этого я сломал ему кисть, и окоченевшие пальцы отломились, обнажив внутри только бледный камень - если это вообще можно было назвать камнем. Боль пронзила мою руку, когда когтистый палец Пророка прорезал рукав и порезал меня. С шипением и криком я отдернул руку -

И обнаружил, что сижу в задней части кабины шаттла, а Эдуард смотрит на меня с ужасом и растерянностью на лице. "Лорд Марло?"