Беспокойный человек
Шрифт:
Настя всюду ходила с ним вместе, прислушиваясь к тому, что рассказывал председатель деду Антону, и все ей было интересно.
«Да-а, — то и дело повторял про себя дед Антон, — побогаче нашего колхоза-то… побогаче живут, поумнее!..»
Вечером пошли на молочную ферму встречать стадо. Светло-серые, упитанные, одна красивее другой, коровы, будто сознавая свое достоинство, важно проходили в стойла. Веселой гурьбой шел молодняк — такие же светло-серые бычки и телки. Они дружелюбно поглядывали на людей блестящими черными глазами, сытые, беспечные…
—
— А что ж, угоняли так-то или еще только испытывать будете? — спросил дед Антон.
— А как же? Конечно, угоняли. В прошлом году — уже белые мухи летят, а пастух только на зимовку их оттуда домой гонит. Вышли мы встречать — да и не узнаем: батюшки, такие большие стали да крепкие! А шерсть длинная выросла, как у диких. И ведь ни одна не заболела!..
Отдельным стадом пришли телята, тоже светло-серые, с серебристыми ушками. У Насти сердце переполнилось горячей нежностью.
— Куколки мои! Рыбочки мои! — вполголоса повторяла она, провожая их взглядом. — Какие лобастенькие! А какие поджерёлочки! Ишь ты, важные! Ишь ты, как идут — свою породу показывают! — И, подняв на деда Антона свои темные, похожие на вишенки глаза, сказала: — Дедушка Антон, а что же, нам таких нельзя завести, а?
А дед Антон и сам не мог отвести глаз от этого серебристого стада. Взгляд его застилался влагой, под усами ширилась умиленная улыбка.
— Да-а, хороши… — повторял он машинально. — Куды нашим до этих… — Но, услышав Настины слова, он тут же стряхнул свое умиление: — А почему это нельзя? Что же мы-то — не хозяева? Холмогорский молодняк выведем…
Вечером дед Антон и Настя уселись в горнице за стол, под самым абажуром. Настя достала свою тетрадку, а дед Антон, отвернув край скатерти, чтобы не запачкать, сказал:
— Ну, теперь пиши. — И, задумчиво поглаживая подбородок, начал диктовать: — «Телятник зимой не отапливается. И даже печек нету. Только весной и в оттепель гляди в оба, чтобы не было сырости. Чтобы рамы и полы были хорошо заделаны. Чтобы не было сквозняков. Если проступил иней, сейчас же обмети. Главное, чтобы сухо и никаких сквозняков. Холода боится микроб. А теленок холода не боится…» Ну, на сегодня хватит, — сказал дед Антон. — Насчет пастбищ насчет зеленых кормов надо бы… Ну, это я в правлении узнаю. А ты, голова, ложись спать.
— Сейчас лягу, дедушка Антон, — ответила Настя, чувствуя сладкую, тянущую к постели усталость, — я вот только немножко от себя припишу.
И Настя написала:
«А хвосты у всех коров чистые, как шелковые. И концы немножко подрезаны, чтобы не грязнились. А телятница одного кривоногого облучала сердоликом — такая трубка электрическая, а в ней сердолик вставлен. Малинина включила трубку, электричество пошло сквозь сердолик. Вот этим сердоликовым электричеством она ему грела ножки. Теленочек родился кривоногим. Хотели
Насте постелили на диванчике. Она уже хотела было улечься, но вдруг увидела, что на комоде сидят какие-то необыкновенные куклы. Дрёма сразу слетела с ее ресниц:
— О-ой! Прасковья Андреевна! Какие куклы у вас!
Прасковья Андреевна сняла с комода и подала Насте самую большую и красивую куклу в ярком, пестром, совсем не русском наряде.
— Это мне чехи подарили, — объяснила она. — Делегация из Чехословакии была. Всякие от них подарки были — вышитые юбки и кофты, вот и куклы эти. Возьми, возьми их все, полюбуйся!
Настя забрала к себе на диванчик этих странно одетых кукол, разглядывала их, улыбалась им, разговаривала с ними шёпотом. А они глядели на нее черными нерусскими глазами и тоже улыбались. Так она и уснула вместе с ними.
А за стеной еще долго гудели приглушенные голоса: мягкий московский говорок деда Антона и певучая, слегка окающая речь Прасковьи Андреевны.
И все о том же — о телятах, о выпасах, об удоях, о кормах… Прасковья Андреевна уже зевала — устала за долгий день, — но от деда Антона отвязаться не было никакой возможности, так ему хотелось досконально узнать обо всем. А главное — о том, что и как делала Малинина, чтобы ее ферма стала такой хорошей, такой богатой…
Новые законы
Всего три дня пробыли в костромском колхозе дед Антон и Настя да два дня в дороге, а дома их уже ждали и дождаться не могли. Особенно, конечно, ждали их на молочной ферме. То тут, то там гудели негромкие разговоры:
— Интересно, что наши приедут — расскажут!
— Посмотрим, чья возьмет!.. Неужели старуха покорится?
— Ой, не покорится! Уж она теперь хоть и увидит белое, а все будет твердить, что это черное. Из-за характера одного не покорится!
Катерина слышала разговоры доярок, но сама в эти разговоры не вмешивалась.
На пятый день после отъезда деда Антона доярка Тоня сказала, искоса поглядывая на Катерину своими узкими насмешливыми глазами:
— А за нашими делегатами на станцию лошадь пошла. Едут!
— В добрый час, — ответила Катерина, процеживая молоко.
— А тебе неужели все равно? Вдруг окажется, что в книжицах-то ваших одно написано, а на деле другое? Ведь Настюшка соврать не даст!
Катерина подняла на Тоню спокойный взгляд:
— А дед Антон и сам врать не будет. Зачем ему?
— А, может, тебя вздумает выгораживать. Вот не спросилась броду, сунулась в воду. Всполошила всех, а может, все зря!
— Ну что ж, — сдержанно ответила Катерина, — на ошибках учимся. — И, взяв подойник, поспешила отойти от Тони.
Но хоть и ровным голосом разговаривала Катерина, хоть и спокойно глядели ее серые глаза, однако в душе уже чувствовалась тревога. С каждой минутой эта тревога, непонятно почему, становилась все тяжелей, все беспокойней.