Беспощадная бойня Восточного фронта

Вольфзангер Вилли

Белые косынки выделялись на фоне заходящего солнца. Танцы продолжились снова, когда взошла луна. Мы видели, как ее свет отражался на неподвижных лицах танцовщиц. Танец сопровождался меланхолическим звучанием балалайки. Мы тоже пели и смеялись вместе с этими людьми, и этот старинный хоровод заставлял нас забыть о фронте.

Я был счастлив. Посреди России чувствовал себя снова дома. Казалось, тут была моя родина, и только в ней, в ее печали и радости мог я существовать. Только здесь моя душа находила какой-то странный отзвук.

Гроза гремела, окрашивая облака в какой-то желтоватый свет. Радуга образовала мост между кустарником ольхи, пастбищем и лесными полянами. Я направился в Воротиново, деревню, руины которой виднелись из высокой травы и изобилия

цветов. Там проходила линия фронта, представляющая для нас большую опасность. Окопы русских находились близко от наших, и ночью около них разрывались снаряды.

Сорняки и цветы так сильно выросли, что в них буквально скрылся наш бункер. Расположенный на позиции у реки Вопь, он был довольно большим, и отдельные снаряды, долетев до него, взрывались у самых стен.

Я никак не мог привыкнуть к этим разрывам, это был мой дом, и я в нем не был случайным гостем. [39] Ночами мы производили земляные работы в покрытом туманом поле при лунном свете и звездах, вплоть до наступления серых сумерек. Свет стремительно озарял поле. Рядом рвались снаряды, выстрелы из минометов вынуждали нас прятаться в укрытии, но опасность не пугала меня, а даже успокаивала, укрепляла мою душу. А дневник, который я вел, помогал мне, позволял абстрагироваться от де й ств ител ьн ости.

39

В своих письмах он называет этот дом «виллой». Здесь он живет до 13.8.1943 г., когда его подразделение начинает отступление перед наступающими советскими войсками. В регионе у реки Вопь, которая впадает вблизи Ярцева в Днепр, Вольфзангер задерживается начиная с середины июля.

Теперь сдержанная красота реки Вопь определяла мою жизнь, а не война. Восход солнца, утренняя заря и проплывающие облака, сумерки и свет звезд составляли мой мир, в котором я был доволен и весел. Я не хотел видеть ничего вокруг и вел себя как турист и авантюрист среди этой войны. Я понимал, что все правители хотели моей гибели, что люди почти не принадлежали себе, а солдаты в окопах представляли собой скорее бездушные инструменты разрушения, фанатиков заката планеты. Здесь почти не было перерывов между битвами, одиночки вспоминали только о Боге, а противники разделяли общую участь, хотя многие мечтали о плене, чтобы не оказаться обреченным на смерть, оказавшись ранеными на нейтральной полосе. Здесь господствовала стихия, смерть и убийство, а целью борьбы было отнюдь не столкновение мировоззрений, так как каждый боролся только за свою жизнь, а отнюдь не за какие-то идеалы и стремления познать ее смысл. Здесь, в этом диком ужасе и в это безумное время я сумел существовать как турист между туманом на земле и звездами на небе.

Мы оставались у реки до конца жаркого июля, когда последовал приказ на марш. Так начались в этом году мои непредсказуемые поездки по России.

Борьба.

Мы отправились в путь в полночь. Звезды сияли над нейтральной полосой, прохлада струилась с окропленных росой лугов, туман прикрывал лес. Мы шагали спокойно навстречу наступающему дню и новым приключениям. У нас появилась какая-то вновь разбуженная воля к жизни. Бледный утренний свет выявлял контуры деревенских построек, зеленоватые и красноватые огни сверкали на кромке облаков, и глубокая тишина стояла в марширующих солдатских рядах.

Солнце начало палить вовсю. Мы спали, расстелив плащ-палатки на сухом лугу. Обожженная страна приняла коричневый оттенок от нескошенной травы. Скудный кустарник и желтая трава соседствовали с расплывающимися на горизонте холмами и лесами. Я предвидел начало жестокого разрушительного времени. И моя уверенность перешла в реальность в ближайшее время. Никогда смерть еще не подходила к нам так близко.

Мы шли в темную ночь. Солнечное пекло полудня пропитало нас потом. Но теперь мы уже мерзли среди

моросящего дождя, от которого еще сильнее болели наши ноги. Грозы гремели над шоссе. Факелы молний освещали темноту, а сигнальные ракеты очерчивали наши позиции. В Вышгороде мы остановились на отдых. Дождь кончился, и мы отправились дальше. С наступлением серого утра несколько часов мы укрывались в финских палатках, а затем по песчаным дорогам и булыжным улицам вновь, шатаясь от усталости, пошли по направлению к городу Ярцево. Ливни чередовались с жарким солнцем: пот так и лил с наших лиц. Никто не думал о походном строе. Каждый шел как ему вздумается и как попало нес свою винтовку. Рваные сапоги дополняли наши грязные мундиры. Колючки, которые оставались на руках, после того как мы ломали для костра изгороди, рвали нам рукава и шапки. Солнце сожгло мое заострившееся лицо, волосы выгорели.

В Ярцеве нас погрузили в вагоны. Грузовики и орудия кое-как укрепили на платформах, а мы по тринадцать солдат с шестью лошадьми заполнили товарные вагоны.

Июльское солнце нагревало крышу. Жара, лошадиный пот, моча и грязь создавали в вагоне невыносимую атмосферу. Мы открыли двери, но зной и тяжелый запах аммиака как свинцовая петля сдавливал наши легкие. Сердце у всех усиленно билось, голова болела, некоторых солдат тошнило.

Ночью мы замерзали из-за сквозняка, который дул над полом. Весь день я сидел у двери, выдыхая свистящий воздух. Душный от пыли, зноя и сухого летнего пекла, он был все же благодатью по сравнению с той чумой, что царила в вагоне. Деревни и холмы, бесконечные нивы и леса, брянские болота пролетали мимо меня. Колосья пшеницы созревали, в прямых рядах стояли снопы. Влажность, гниль и испарения брянских болот из лесов с ветром заносило в вагон. Облака пыли стояли над дорогами, ручьи пересохли.

Я чувствовал какую-то странную близость с землей. Как вырастали деревья и распускались цветы, как поднималась трава и зерно наливалось к урожаю, так расцветала и моя жизнь в опьянении этого лета. Гниль проникала в жилы, по которым устремлялись мои соки, мох гнилых стволов служил пищей для молодого роста, так же как трупы кормили посевы. Чувство защищенности охватывало меня. Жизнь была вне опасности, Великая жизнь. Она не зависела от отдельного кустика или стебелька. Терпеливо цвела и жухла трава на протяжении разных сезонов. Весна, возрождающая природу, следовала за сном и смертью. Я не должен ни о чем беспокоиться: смерть — легкое и общее явление. Я свободный солдат, турист и авантюрист, существующий на нейтральной полосе. Свободен, так как неподвластен смерти, так же как неподвластны ей ягоды рябины, расцветающий цветок, плоды и семена.

В Березовке мы выгружались.

Раскаленное солнце высушило землю. Жажда снова мучила нас на марше. Вода ручьев и прудов была тепловата и едва охлаждала наши тела. Мы пили необдуманно, но, по счастью, никто не заболел.

Мы шагали по отливающей золотом земле. В деревнях нам попадались девушки и женщины в пестрой одежде, косынках и юбках ярко-красного цвета, красивая вышивка украшала белые фартуки, облегающие тяжелые груди и широкие бедра. У них были угловатые скулы, которые выделялись на лицах с раскосыми глазами. Черные волосы падали на низкие лбы. Мужчин было немного, в большинстве случаев старики, одетые в живописные лохмотья. Седые волосы и бороды обрамляли обветренные лица.

Мы обменивали соль и хлеб на молоко, жадно пили его, как больные лихорадкой, считали дни короткого отдыха и смывали пот в колодезной воде.

В следующих деревнях, где мы останавливались, были все те же разрушенные снарядами дома и разоренные улицы. Вдали, от горизонта поднимались облака дыма и был слышен гром бушевавшей битвы. Там шли бои за Орел.

Испуганные старухи и дети кричали из окон, завидев наши орудия. Они боялись, что мы снова принесем войну к их избам. Мы покупали их дружбу и доверие горстью соли. Они предупреждали нас о внезапном вторжении Красной Армии, рассказывали о немецких контратаках и провожали со слезами на глазах. А мы продолжали свой марш.