Беспощадная бойня Восточного фронта
Шрифт:
Но повторение старых конфликтов не может служить причиной для вольного обращения с историей. Новое течение в немецкой общественности, констатирует Ханс-Ульрих Велер, также стоит по отношению к военным проблемам на довольно рискованных позициях. Историк критикует «модный культ жертвенности» и спрашивает, какая группа немецких солдат после многочисленных смертей в бомбо-штурмовой войне в следующую кампанию рискнула бы выдвинуться на первый план. «Или после гибели экипажей подводных лодок с более чем 40 ООО утонувшими матросами? Или узнав о кровавой пошлине вермахта, который потерял 20 июля 1944 года больше половины военных после неудачного покушения на Гитлера? Предупреждение о возможности возникновения новых конфликтов звучит в книге Вилли Вольфзангера. И главным образом благодаря его правдивому и добросовестному обращению с текстами. Правда, прочтение его военной книги не дает прогнозов относительно дальнейших возможностей повторения
Во время дискуссии 1997 года в бундестаге, касающейся выставки истории вермахта, отчетливо прослеживалась глубокая пропасть между отцами и сыновьями. Старые солдаты, в частности политик ХДС Альфред Дреггер, встречались с представителями студенческого социалистического движения во главе с Йошкой Фишером. Соглашение было невозможно, даже попытка делового обмена аргументами не привела ни к чему. Бывший уличный борец бросил экс-офицеру Дреггеру обвинение: «Вы обливаете нас здесь грязью». Его привели в ярость слова Дреггера о солдате вермахта, который «положил на плаху свою жизнь во благо страны и был вынужден переносить страшные страдания». Вторая часть этой фразы, может быть, и правильна, но что касается первой, то здесь скорее всего содержится оправдание безумной идеологии. Ибо солдаты рисковали своими жизнями отнюдь не для страны, а во имя этой идеологии. Подобное различие во взглядах надолго сохранилось в общественном сознании.
В своей речи Дреггер указывал на то, что солдаты вермахта не могли по своему усмотрению изменять методы ведения войны, так же как и их противники. По этим словам можно было предполагать, что Советский Союз вел бы такую же страшную войну. Эти заявления исследователь антисемитизма Вольфганг Бенц называет «искаженными воспоминаниями». Они способствуют тому, что в восприятии ряда наших современников война рассматривается не как агрессия против Советского Союза, а как явление хоть и роковое, но необходимое. Он требует «прощания с оправдывающими себя легендами».
До сегодняшнего дня многие бывшие военные вермахта пытаются доказать, что они не только не были преступниками, но их нельзя рассматривать и как соучастников преступления. И они действительно имели после войны много причин считать себя реабилитированными. Как у нацистов, так и у части населения укоренилось представление, которое оправдывало бы войну. Это ненависть к большевизму, которая разжигалась во время холодной войны. На Западе внезапно стали испытывать нужду в союзниках и видели в них своих старых врагов — национал-социалистов. Теперь они придумывали публичные извинения для немецких солдат. Типично для этого, например, заявление генерала Дуайта Д. Эйзенхауэра, который стал высказываться совсем иначе в 1951 году: «Я вовсе не полагаю, что немецкий солдат потерял свою честь как таковую. Никто не отрицает, что отдельные индивидуумы совершали позорные действия на войне. Но вина за это падает только на их самих, а отнюдь не на большую часть немецких солдат и офицеров». Это был бальзам для души проигравшей войну нации, которая хотела сконцентрироваться на восстановлении былого могущества и забыть свое прошлое. Немцев теперь многие видели в большинстве случаев как некую народную массу, одурманенную преступной кликой. За преступления режима, прежде всего за уничтожение евреев, нацисты и их приспешники были ответственны, но не народ в целом. Это различие между народом и нацистами никогда не могло бы прозвучать в системе такой массовой организации, как вермахт, так как половина мужского населения состояла в ней.
Речь не идет об общем осуждении всего поколения, а о роли некоторых личностей и организаций в этой войне. Ясно, что для отделения зерен от плевел надо брать за основу такой фактор, как законность, которая и определяет поведение человека в тоталитарных системах и тотальной войне. И вместе с тем возникает вопрос: имел ли одиночка альтернативу участия в преступлениях этой войны? Суды вермахта вынесли 30 ООО смертных приговоров, большую часть против дезертиров. 15 ООО было приведено в исполнение. «Человек стал приравненным к кусочку стали. Для властей это был только один винтик из общей массы, только единица, способная носить оружие, послушное тело служителя машины, — сетует несчастный солдат Вольфзангер. — Мы не хотели этого. Но мы уповали больше на случай в бою, надеялись на смерть, которая будет одобрена законом». Тем, которые рисковал своей жизнью ради «смерти, одобренной законом», на много столетий было отказано в признании.
«Для
«Если мы попытаемся найти общую связь политики и методов ведения войны, — пишет далее Якобсен, — мы — и я в том числе — должны будем подтвердить, что являлись соучастниками преступления (…), хотели того или нет, но прикрывали действия зондеркоманд СС».
Игнац Бубис, ныне покойный президент главного еврейского совета Германии, вспоминал через полвека эпизод из своей жизни. В 1942 году он жил в гетто Деблин на Висле: «Когда в конце сентября это гетто прикрыли и всех евреев выгнали, летчики немецкой авиации стреляли в убегающих. Они, правда, непосредственно не участвовали в расстрелах в пределах гетто — этим занимались СД, СС и отряды полиции, — однако делали все для того, чтобы евреи не могли убежать. Были и такие солдаты, которые втихаря совали нам хлеб или сигареты. Позднее, когда нас отправили работать на авиационную базу, были и офицеры, стремившиеся нам помочь. Втайне от СС через вновь пригоняемых на базу на принудительный труд рабочих передавали нам некоторые продукты. И поддерживали нас таким образом до июля 1944 года. Но это были только единицы».
По этому отрывку из книги Бубиса можно судить и о причинах двойственности суждений в военных записках Вольфзангера. Как солдат вермахта, он не возражает против убийств мирных жителей. Но есть у него и другая правда. Вольфзангер презирает систему, которая заставила его слепо следовать приказам. Война разрушала его жизнь, в то время как он был готов разрушать жизни других. Это субъективная диалектика противоречит слишком простому выводу об ответственности Вольфзангера за соучастии в преступлении.
«Покаяние» Вольфзангера, написанное вне какого-либо определенного интервала времени, намного более объективно рассматривает проблемы дифференциации ответственности, чем это делают участники политических дискуссий. Автор, свободный от влияний послевоенных споров и десятилетий политической борьбы, довольно здраво рассуждает о характере поведения солдат вермахта на войне. Но многое из того, что он написал, вряд ли можно было бы опубликовать сегодня. Это сказывается и в его словаре, и в заносчивой «цыганской» манере повествования. Он описывает грабежи населения без особого протеста, используя при этом нацистское определение «экспроприация». Его суждения о других народах обусловлены чувством культурного превосходства. Рассуждения Вольфзангера о русских женщинах вполне соответствуют существующим в то время в Германии взглядам. Он описывает то, что испытал, и то, о чем думал. Многое в его книге нельзя назвать достаточно корректным. Уже избранное им название главы «Русские приключения» может привести к недоразумениям. В самом деле, многие его рассуждения не сходятся. Здесь перед нами предстает личность человека, воспитанного в системе гитлерюгенда, солдата национал-социалистской Германии, но не являющегося нацистом по своей натуре и убеждениям. Вольфзангер никакой не нацист. Он скорее пацифист, который воюет в конечном счете за ненавистную ему идеологию и против людей, к которым не испытывает зла. Он страдает на этой войне, но одновременно она заполняет его душу. Изображенные им страдания людей показывает варварскую сущность войны. Но одновременно из его книги мы узнаем о той машине уничтожения, которая практикует варварскую форму обращения с людьми. Против нее невозможно что-либо сделать мирными средствами.
Сегодня Вилли Вольфзангеру было бы более 80 лет. Смерть застала его в молодом, 23-летнем возрасте. Никто не знает, где он захоронен. Но то, что Вольфзангер оставил после себя, актуально еще и сегодня. В хартии Объединенных наций, написанной с большим пафосом после окончания Второй мировой войны, сказано, что народы новой всемирной организации твердо решили «сохранить будущее поколение от ужасов войны». К сожалению, это не удалось. Наоборот. Сегодня гораздо чаще, чем во времена конфронтации между Западом и Востоком, военная сила выступает как внешнеполитический инструмент. Войны продолжаются на большей части земли и в мирное время. Книга Вольфзангера — это напоминание о том, что надо быть бдительными.