Беспредел (сборник)
Шрифт:
Распахнув, наконец, дверь в ванную, он бросился к брату – на левой стороне черепа у того пузырилась кровь. Пухлая ладонь прикрывала ухо, но, с усилием отняв руку брата от головы, Миха похолодел – его, уха, и вовсе не было. Обкусанные края кровоточили, а на Миху слепо взирала залитая кровью дыра. В животе что-то снова крутанулось – будто кто провел ногтем по стенке желудка изнутри.
«Неудивительно. Время срать, а мы не ели».
Но чувство в животе мало напоминало голод. Скорее наоборот, это была странная неприятная наполненность, словно он в забытьи наелся дорожного
– Ты что натворил? Ухо где? Где ухо? – Ужас мешался с яростью. Хотелось как следует встряхнуть брата, пробудить его от неведомого кошмара. Миха орал в эту искалеченную дырку, а Лерик подвывал не то от боли, не то от страха. – Ухо где, дебил? Его в лед надо! Куда ты его дел?
Валерик плаксиво лепетал неразборчивое, тыкал окровавленным пальцем себе в рот. Осознание пришло не сразу, а когда все же оформилось, вызвало новую вспышку гнева. Подзатыльник – несильный, «воспитательный» – получился совершенно машинально.
– Ты его сожрал? Ты на хрена его сожрал, дебил? – Найденная в шкафчике перекись вскипела на ране, тоненько завизжал Лерик. – Не ной. Сам, дурак, виноват. Как ты его вообще…
По мере того, как розовая пена вместе с начавшей запекаться кровью стекала с Валеркиной головы, вопросов у Михи лишь прибавлялось – по краю ушной раковины, той ее части, что еще оставалась на месте, шли зазубренные – ни с чем не перепутаешь – следы человеческих зубов, как на кружке «Докторской».
– Как ты умудрился-то… – выдохнул Миха, поймал затравленный взгляд брата и впервые вслушался в то, что умалишенный лепетал вот уже добрую минуту.
– Э-а, э-а, – повторял Лерик, тыкал себя в грудь и мотал окровавленной башкой.
«Не я», – перевел Миха, и коротко обритые на затылке волоски стали дыбом.
После принудительных банных процедур оба вымотались до предела. Валерик хныкал и вертелся; Миха со слипающимися глазами вытирал толстяка полотенцем. Израсходовав два полотенца на безразмерную тушу брата, Миха устало присел на краешек ванны. Живот крутило и дергало пульсирующими спазмами – то ли от приступов рвоты, то ли от голода, то ли Миха-таки что-то подхватил в Валеркином свинарнике.
Самое «интересное» началось после купания. Стоило вывести Лерика из ванной, как тот выпучил глаза, схватился за голову и, рухнув на колени, застонал. Похожий на лысого крота, он споро пополз в сторону своей комнаты, и там стон перерос в самый настоящий горестный вой.
– Да-да, разобрал я твои авгиевы конюшни. Мог бы и спасибо сказать.
И тут произошло нечто, чего за Лериком раньше не водилось. Брат вскочил, обернулся и по-звериному зарычал; скрючил пальцы, будто хотел впиться ими Михе в лицо.
– Тише будь! – рявкнул Миха, но неуверенно – ему стало не по себе. Он ярко представил, как эти сто с лишним килограммов плоти набрасываются, валят с ног, и вонючие нечищеные зубы отхватывают по очереди нос, уши, язык… Но Лерик взглянул брату за спину и тоненько заскулил, сползая по стене. Потом встал на четвереньки и отполз, отклячив широкий зад.
«Как мать», – подумалось.
Пальцы толстяка нащупали лежащий на полу маркер. Двумя руками, пыхтя
«ГOllODHAR».
Валерка, закончив художество, ткнул пальцем брату в живот. И на секунду Михе показалось, что кто-то в животе толкнулся в ответ – как младенец в утробе. От такой мысли замутило. Прогнав гадкие ощущения, Миха вгляделся в надпись на обоях. Расшифровать каракули оказалось нетрудно: «голодная». Вспомнились коридор, трупы и палец. Вспомнилось: «Ап-петит-ный…» Сейчас Миха не был уверен, что ему это не померещилось, что он сам не стал жертвой изощренно смонтированного, хитро спланированного суицидником Кирей жестокого розыгрыша, способного сводить людей с ума – как Валерку. А что, если и его рассудок дал трещину благодаря хитростям типа бинауральных шумов и двадцать пятого кадра? Поняв, что у него разыгрывается натуральная паранойя, Миха помассировал виски и на минуту закрыл глаза, успокаиваясь.
Подошел к компьютеру, поднял с клавиатуры поврежденный монитор – от удара через него пролегло несколько темных полос. На экране застыла тьма кафельного коридора; никакой тощей тени – словно та теперь находилась где-то еще.
Миха спросил:
– Это из-за того видео, да?
Валерка вместо ответа открыл рот, чтобы еще раз продемонстрировать искалеченный язык. Пахнуло гнилью. Миха сглотнул.
– Походу у тебя эта хрень загноилась. Надо скорую.
Он снял трубку с телефона в коридоре, но гудков не было – под черным корпусом болтался криво отрезанный – будто его грызла собака – провод.
– Мда-а-а… И как, вкусно? Мобилы у тебя тоже небось нет? – Миха устало вздохнул. – Ладно. Собирайся. Одежда твоя где?
Валерка с выпученными глазами замотал головой, схватил маркер, нарисовал на обоях домик, ткнул пальцем в его центр. Подумав, добавил в него смайлик.
– Мозги мне не еби. Челюсть тебе ампутируют – будешь до конца жизни через трубочку питаться, похудеешь заодно. Пошли.
Валерик еще категоричней завертел башкой и для верности вцепился в угол стола.
– А ну вставай! Совсем ебу дал со своими видосами! Давай-давай, пошевеливайся…
Как Лерик ни сопротивлялся, Миха был сильнее. Не без зуботычин, но ему удалось втиснуть Валеру в растянутые треники. Нашел для братца застиранную футболку с еле различимым логотипом «КиШа». Сложнее оказалось с обувью – всю ее Миха, похоже, выкинул вместе с мусором. Благо обнаружилась пара стоптанных до состояния коврика тапочек. Живот крутило нестерпимой судорогой, будто кишки взбунтовались против хозяина и теперь собирались покинуть организм любым из двух доступных способов, а если не получится – прорвать мембрану пресса, растянуть пупок и вытечь наружу склизкой сизой массой. Мерзкое ощущение Миха залил стаканом воды из-под крана, перебив гнилостную горечь, идущую из пищевода, привкусом водопроводных труб и хлорки.