Беспредел
Шрифт:
Долго шли молча, наконец Шамиль не выдержал и спросил:
— А ножом деда можно отрезать голову Геме?
Заров сглотнул с такой силой, словно хотел проглотить огромный кусок.
— Я зачем тебя откормил и говорить выучил?
— Я говорить умел, только не хотел.
— Хорошо, тогда скажи, зачем я твою пулю из своего тела вынул, цепью на твою шею повесил? — спросил Заров.
— Я должен помнить, убивать человека нельзя. А мы что делаем? Захватили людей, требуем...
Заров схватил пацана за куртку, поднял на вытянутой
— Я тебя прошу, друг! Очень прошу, помоги мне купить зелени и отправить телеграмму.
Заров поставил парня на ноги, расправил на нем одежду, сказал:
— Будут деньги, я тебе хорошую одежду куплю.
— Деньги нам не дадут, — уверенно сказал Шамиль. — Я бы ушел в Грозный, тебя оставить не могу.
— Спасибо, — ответил Заров. — Нам нельзя расставаться, мы с тобой кровные братья.
Они обошли небольшой базарчик, купили, что требуется, когда Шамиль остановился у продавца персиков.
— Гема любит персики.
— Я тоже, но у нас мало денег.
Шамиль что-то сказал продавцу.
Тот достал пакет, положил несколько персиков, гроздь винограда, протянул Шамилю. Они заговорили на своем языке. Парень сунул пакет в общую сумку, сказал:
— Брат, дай мне телеграмму и иди за нами.
Шамиль с торговцем зашли в маленькое почтовое отделение. Заров ждал на улице. Через некоторое время те вышли, не прощаясь, направились в разные стороны. Шамиль подошел к Зарову:
— Телеграмму отослал земляк, он неграмотный. А тетка на почте чуть в обморок не упала.
Шалва вошел в зал первым. Встретили его громким вздохом и аплодисментами. На Гурова смотрели выжидающе, смущал яркий костюм, канотье и трость. Человек чем-то походил на лакея. Зал напоминал небольшой театр, в партере столики, площадка для солисток, затемненные бархатом ложи. Тихая скрипка и рояль не мешали приглушенным разговорам.
В партере располагались девять столов, один был свободен. Шалва сел без приглашения, кивнул “мадам”, которая для своей должности была удивительно молода и хороша собой. Она присела, Гуров опустился на стул рядом и с любопытством оглядел зал. Двое мужчин отвернулись, лицо сыщика не дрогнуло, он лишь пристально взглянул на хозяйку, она почему-то покраснела.
Шалве подали запотевший бокал белого вина, он лишь пригубил.
— Как живешь, девочка? — густой голос Князя заполнил зал.
— Спасибо, Князь, будете ужинать, где желаете сидеть? — Мадам явно волновалась.
— Мы перекусим, желаем сидеть удобно. — Огромные карие глаза гостя смотрели внимательно.
— Прошу, — она легко поднялась и направилась за кулисы, где разминались две актрисы, одетые ни во что.
Пройдя узким коридором, хозяйка нажала кнопку, двери раздвинулись. Гости оказались в квадратной комнате метров двадцати, обставленной и как столовая, и как кабинет одновременно. Гуров сразу понял, что двери стальные, окна фальшивые. Обеденный стол занимал центр комнаты, кресла вокруг были кожаные кабинетные, письменный стол перечеркивал
— Девочка, кухня кавказская, коньяк, водка, связь отключи, заходи только одна, — Шалва нажал какую-то кнопку, из стены выдвинулась тахта со множеством подушек.
— Девочки? — спросила хозяйка.
— Ты красавица, какие еще девочки? — удивился Шалва. — Стол накрыть могут слуги, не таскать же тебе тарелки. Распорядись и посиди с нами.
— Хорошо. — Хозяйка взяла трубку, быстро что-то проговорила.
Сыщик снял пиджак, сел за письменный стол, включил маленькую лампу, незаметно сунул “вальтер” под лежавшие на столе газеты.
— Расскажи новости: кто бывает? Не беспокоят ли тебя?
— Ты знаешь. Князь, я не слушаю чужих разговоров, — ответила хозяйка; судя по фигуре и пластике движений, она была в недалеком прошлом либо балерина, либо циркачка. — Гости случаются разные, посторонний сюда не зайдет. Меня не беспокоят. Люди государственные заглядывают, ведут себя достойно, девочки не жаловались. Бывают и воры, и разбойники, но с оружием к нам входить запрещено, — она взглянула на Гурова.
Стол накрыли быстро, умело, две миловидные девчушки исчезли бесшумно, как и появились. Хозяйка оглядела их работу, поправила два прибора!
— Связь отключена, магнитофон выключен, сотовым телефоном здесь пользоваться нельзя, мой телефон красный. — Она улыбнулась, и только тогда Гуров понял, что ей за тридцать, ближе к сорока. — Я большая поклонница вашей супруги. — Она подошла к Гурову, положила руку ему на плечо. — Вы можете себя чувствовать совершенно свободно, расслабьтесь. Желаю приятной беседы и хорошего аппетита.
— Шалва, почему я ничего не знал об этом месте? — Гуров налил водки и залпом выпил. — За твой род!
— Я очень многого не знаю о тебе, Лев Иванович. А знаю я тебя двадцать два года.
— Двадцать один, — поправил Гуров.
— А поверил я тебе окончательно только четырнадцать месяцев назад, когда ты спас Тимура. Кровь вяжет, единственное, что вяжет мужчину. Виноват, Лев Иванович, любовь тоже вяжет.
— И долги, — Гуров снова выпил, Шалва осуждающе покачал головой, но тоже выпил без тоста.
— Ты пришел получать долги? — Шалва потемнел лицом.
— Я пришел к другу за помощью, — укоризненно ответил Гуров.
Раздался тихий звонок, стальная дверь раздвинулась, в комнату вошла хозяйка:
— Вас спрашивает старый, плохо одетый человек.
— Хорошо, я сам встречу гостя. — Шалва поднялся, заторопился к дверям и вскоре вернулся с лохматым стариком, которого Гуров в первый момент не узнал.
Когда старик попытался поцеловать сыщику руку, он признал деда Яндиева, внука которого сыщик в прошлом году спас от расстрела. Гуров, обняв старика за костлявые плечи, почувствовал запах грязной одежды и немытого тела, сказал:
— Не обижай, отец, — и обратился к Шалве: — Баня или ванная имеется? И одежду необходимо сменить.