Беспризорники России

Солоухин Валентин

Тёмные закоченевшие трупы погибших итальянцев начинало заносить снегом, а «большие» пацаны не появлялись. Малыш прополз под расколотыми осколками и шальными пулями досками сарая, пробрался к соседнему погребу, в котором пряталась семья близнецов.

В кромешной тьме, при коптившем фитильке каганца, сидела старуха. Валерка спросил её, где Колька. Старуха вроде дремала. Пришлось спросить громче. Не открывая глаза, она ответила:

– Верка подалась за водой и её при атаке подстрелили. Соседи видели, как Верку подобрали итальяшки и унесли при отступлении к себе со своими ранеными. – Старуха объясняла ему шепотом. – Колька с Ваньком ушли к ним, отыскивать мать. Ушли к зверюгам, побьют они парнишек…

Верка была дочерью

старухи, а Колька и Ванёк внуками. Старуха так произносила слова, словно жевала их, как жуют краюху зачерствевшего хлеба. «Вот почему близнецов не видно», – подумал Валерка.

Он выбрался из погреба и пополз, иногда совершая короткие перебежки в сторону погибших итальянцев, которых можно было сейчас отличить по холмикам наметённого снега, блестевшим кое-где выпуклыми касками, или тёмными полосам шинелей, торчавшим ботинкам, прикладам винтовок. Малыша сковал страх: мертвецы всё-таки, хоть и убитые. Темнело. «Вернуться быстро в погреб голодным? Они нас грабят живые, а мы берём у мёртвых». «Живых надо бояться…» – так говорили близнецы.

Не так просто впервые оказалось найти и забраться в карман убитого солдата, окаменевшего от мороза и крови. Карманы примёрзли, слиплись, будто их смочили водой, особенно брючные, и на мундирах. Да в них и поживиться было особо нечем. Больше попадались бумажники. У одного удалось нашарить зажигалку, ещё у одного плитку знакомого фруктового чая. Знакомого, потому что чай был русского производства. Стало ясно, почему все эти вояки приходят на нейтральную полосу и шастают по квартирам. «Зачем вы воюете, если вас плохо кормят?» – подумал Валерка подползая к очередному убитому.

Руки окоченели. Горьковато-сладкая плитка чая ослабила голодные муки. В чёрном, низко нависшем небе – ни звёздочки. Клонило ко сну, но малыш уже знал, что если уснёт, останется навеки среди окоченевших трупов иностранных солдат. Вдруг он услышал чавкающие звуки, и тут же долетело глухое предупреждающее рычание. Присмотревшись, заметил огненные глаза, со стороны города – одна за одной – взвились и зависли над полем боя осветительные ракеты, которые ветром сносило в его сторону. В нескольких метрах малыш увидел окровавленные морды собак. Их, как показалось, было много. Одна – огромная, остальные поменьше. Он чуть было не бросился наутёк. Если бы в этот миг его не покинули силы. В горле пересохло, дышать и то стало трудно. Оцепенев, он продолжал смотреть на рычащих собак. Ракеты, относимые ветром, плыли на парашютиках, снижались. Свет усиливался. Большая чёрная собака с отвислыми ушами, прогибаясь, отодвинулась от остальных. Шерсть у неё на загривке вздыбилась. Валерка услышал приглушённое клокочущее рычание, как будто оно клубилось из клыкастой пасти. «Как у Змея-Горыныча, – вспомнилась сказка, – огня не хватает. Они разорвут меня! Винтовку или гранату найти…» – шарил малыш взглядом по трупам.

Он машинально отправил в рот горсть снега. Собака приподняла морду, приблизилась, и Валерка узнал её по круглым подпалинам над глазами, белому «галстуку» на груди. Эта была гончая охотника Кузнечика. Такой же масти у него был и кобель по кличке Цыган. Проглотив растаявший снег, привстал и позвал:

– Найда… Найда…

Рычание усилилось, к нему добавился рык Цыгана, сопровождаемый треском разрываемого обмундирования на убитом. Догоревшие ракеты относило в сторону, и там они гасли. Где-то застучал крупнокалиберный пулемёт. Стреляли прицельно. Рядом пронеслись огненные трассы. Пулемёт строчил со стороны города. Заметили что-то «немцы». Собаки исчезли в сумерках. Пригибаясь к самой земле, побежал и он. Падение в глубокий овраг смягчил сугроб. Он почти не ушибся. Снегу намело столько, что Валерка утонул в овраге по грудь. Выбираться пришлось с большим трудом: сколько раз через этот овраг ходил с мальчишками купаться на ставок, в лес за кислицами, тёрном – и вот свалился. Этот овраг скатывался в глубокую

балку, а балка была для оккупантов «непреодолимой» преградой. Почему-то они не доходили до неё. Овраг как бы защищал Казачий Пост и был вроде крепостного рва. А поле перед ним хорошо простреливалось из крепости. Ни разу наступавшие не дошли до этого оврага. Наверное, так здорово пристрелена местность. Непонятно, почему гитлеровцы не заняли посёлка, а закрепились в Енакиеве. Может быть, потому, что Стандартный располагался в низине и большинство домов из деревянных щитов, может, из других каких соображений, но ходили они в наступление часто, и всегда залегали, не дойдя до оврага. Хотя несли потери. Жители считали, что это разведка боем.

Ракеты догорели, слоистая темень покачивалась над холмистой землёй. Выбравшись из оврага, малыш прилег передохнуть. Осматриваясь, старался определить, где тут проходила тропа на Казачий Пост. С темнотой опустилась тишина. Небо прочёркивали далёкие пунктирно-огненные трассы, и под ними всплескивали то ли взрывы, то ли выстрелы батарей, рванёт – то с одной стороны – тёмный полог неба – огненная вспышка, то с противоположной всколыхнёт тишину волна артиллерийского грома, и через несколько минут катится ответный ослепительный всполох с грохотом. Эта перестрелка как бы подбадривала. Будила мысль, что не один он в морозную ночь, среди глубоких снегов оврага: «Вон каким огнём пытаются сжечь наших пришлые дядьки из чужедальних стран…» И он из последних сил полз вперед, в сторону Казачьего Поста, вдруг в наступившей тишине раздался окрик:

– Стой, кто идёт?!

Ответ прозвучал невнятно. Можно было разобрать ещё концовку окрика:

– …Начальник караула – ко мне, остальные на месте!

На этот голос он и пошёл, когда выбрался из оврага. Откуда ему было знать, что на постах, или в секретах, существовали ещё пароли. Валерка круто изменил направление, повернул и ветер, но холодный крупчатый снег с колючим морозцем песком секанул по лицу, и ему пришлось совсем угнуться. В это время и прозвучал сухим щелчком выстрел, а впереди метнулась огненная вспышка. Пуля просвистела у самого уха, плеснув горячим толчком воздуха.

– Стой! Кто идёт?! – угрожающий хрипловатый голос донёсся из темноты. – Стой, буду стрелять!..

«Стреляй… стреляй еще, ворошиловский стрелок» – но страх выдал:

– Свои! Свои! – завопил истошно малыш. Но челюсти свело.

– Ои! Ои!.. – получился тонкий скулёж.

– Собака, кажись… Хлестнул второй выстрел.

Где пролетела пуля, он не понял. Продолжая кричать, не сбавлял бега и направления: – Ои!..

– Не стреляй, ребёнок вопит!.. – ветер дул Валерке в лицо, и поэтому он их хорошо слышал, а до часовых секрета долетало какое-то верещание.

Перед ним неожиданно появилась траншея, какой-то бугорок и он упал на него. Сильный рывок цепкой руки – и малыш воткнулся во что-то жёсткое, от этого предмета тянуло гарью, как от костра – табаком и ещё чем-то вкусным.

– Я же говорил: пацанёнок… – рядом появился ещё человек в каске, не брит, поверх шинели, на ремне, патронташи выпукло и жёстко давили пришельцу в плечо. Он, как мог, отодвинулся от человека в каске.

Тот, к кому он обращался, оставался наверху. По траншее подошёл ещё один, высокий в шапке-ушанке, а лицо закрывала борода, только глаза ловили сполохи военной ночи, отражая свет.

– Чего стрельбу подняли? – спросил он строго.

– Мальчишка, кажись, с той стороны приблудился. А он, товарищ взводный – из винтовки, – он кивнул на того, который маячил над бруствером. – Как он не пристрелил ребёнка… чудом уцелел пацанёнок…

– А ну покажи, – взводный нагнулся, и от него пахнуло такой махрой, что «гость» отодвинулся.

– Давай-ка его сюда. – Он взял за руку жёсткой, словно каменной, ладонью. – Окоченел? Чего молчишь?.. У него веса нет, тряпки и кости. Скажи что-нибудь. Откуда такой воробышек?.. – допытывался взводный.