Беспризорники России
Шрифт:
«Ротный – порошок рвотный», – сорвалось у него с языка. Все, кто находился в подвале как бы притихли, повернули лица в сторону ротного. Кто-то из присутствующих вслух усмехнулся, а провожатый строго спросил:
– Это почему ж так? – придерживая руку с ложкой, которой малыш успел зачерпнуть, и опять с верхом.
Не соображая, что делает, он оттолкнул Петрова и чуть было не выронил крышку от котелка: «Поросёнок я!..» – тихо расплакался. Так хотелось есть, а они мешают.
– Не торопись, горячая.
От каши шёл такой аппетитный раздражающий запах, что рот наполнился слюной, надо было что-то отвечать:
– Он жадный…
– Э-э, парень, – сказал дядя Петя. – Пантелеймон Трофимович у нас самый добрый человек. Об этом должны знать все на нейтралке. – Он отпустил руку с ложкой: – ешь, не торопись. Боец не должен торопиться. Валерка не понимал, что и дядя Петя Петров, и Пантелеймон Трофимович тянули время, чтобы каша остыла.
И когда он подул немного, перестал опасаться, что заберут крышку – каша остыла настолько, чтобы не обжечься. Пожалуй, ничего вкуснее он не ел, – так ему казалось в ту минуту.
– Послушай, – обратился Пантелеймон Трофимович к взводному, – а с ним беды не произойдёт? Вдруг давно голодает? Как бы не того… От продолжительного голодания, слышал, кишки становятся тоньше папиросной бумаги… не случилось бы прободения.
– Вовка – русая головка, ты не умрёшь? – спросил дядя Петя.
– Не, – он проглотил ещё несколько ложек, – всё съем, и ничего… – резкая боль, от которой дёрнулся, пронзила желудок. Малыш затаил дыхание.
– Что ты его спрашиваешь? Санинструктору бы показать…
«Вот ротный – порошок рвотный, какой жадюга!.. – подумал он. – Заберёт кашу!»
– Товарищ старший лейтенант, да он подавится, пусть рубает, – произнёс кто-то хриплым простуженным голосом. – А ты не мечи с такой скоростью, боец, – на голову Валерке опустилась рука.
Вмешался ещё один из тех, кто сидел с командиром. Он рассматривал дырки на шапке.
Валерка не заметил, кто передал её ему. Каши больше не предлагали. Сполоснули крышку и в неё налили компота, угостили сухарями. Он окунул сухарь в компот, сделал глоток и впервые за долгие месяцы жизни впроголодь вспомнил вкус сладкого: «Выпрошу сахарку для мамы, сестрёнки и брата…» – мелькнула добрая мысль.
Сытно, тепло, уютно, увидел за бочкой, на стене из серого камня-песчаника, как пляшет похожий на солнечного зайчика отсвет огня: «Наверное, из этой бочки сделали плиту…» – это была его последняя чёткая мысль.
Дальше его куда-то несли, раздевали, мужской голос говорил о душевой, вшах и ещё о чём-то. Ему казалось, что он не уснул, а провалился в бездну.
Спал он без сновидений, крепко, но стоило его толкнуть, как он тут же проснулся.
За столом сидели Пантелеймон Трофимович и взводный. Разбудил незнакомый боец.
– Я
– Легок на подъём, молодец, – похвалил ротный, – может останешься? Откормим тебя и отправим в тыл.
– Не… там мать и все голодные. Они живут в погребе и умрут с голодухи. У них даже свекла закончилась. Все умрут, – объяснил малыш своё нежелание остаться.
– Кто «все»?
– Брат вот такой, – он показал чуть выше себя, – и сестра – маленькая, а ещё соседские ребята, у которых мать застрелили… – чуть было не бухнул, что румыны на вас говорили: «Рус пах, пах, – нет матка».
– Дать ему ещё каши, компота? – предложил дядя Петя.
– Ни в коем случае! – твердо заявил ротный, – часа через три покормим.
Когда выспался и второй раз насытился, ротный и дядя Петя стали расспрашивать, как житвут на Стандартном. Чтобы их разжалобить, малыш стал рассказывать, как грабят итальянцы, румыны, мадьяры. Как поочёрёдно они заявляются в посёлок, шастают по домам:
– Грабят и грабят, всё волокут!
– Сможешь сказать, сколько их приходит? – спросил Пантелеймон Трофимович. – Считать умеешь?
Малыш умел считать до двадцати. Но вспомнил, как Ванёк и Колька следили за переходным мостиком со стороны Енакиево, чтобы предупредить соседей сколько мародёров движется в Стандартный. Они насчитывали сорок и более человек.
А по квартирам они шастали по двое – трое, редко заходило больше. Он так и сказал. Вспомнил, что они стараются пройти к крайним домам со стороны Казачьего Поста незаметно, перебежками.
– Это мы знаем. А скажи, за этими, которые шмонают по домам, никто не следит из немцев, не прикрывают их? – уточнил командир.
– Не. Ванёк и Колька следят пока они не уйдут, чтобы сказать тем, кто живёт в погребах, что мародёры ушли.
– Понравилась каша? – спросил ротный в конце разговора.
– Ох, как понравилась, Пантелеймон Трофимович, – с трудом выговорил он. – Дали бы с собой такой каши хотя бы немного… – представил всех голодных, которые сидели там в погребе.
– Мы тебе целый котелок к сухому пайку упакуем. Вот взводный тебя проводит. Не всё, парень, так сыто живут, как мы! Нам весьма повезло на этот счёт…
Валерка вспомнил о сахаре, хотел спросить, есть ли он в сухом пайке. Ротный встал, прикурил самокрутку от лампы и принялся одевать его, застёгивать, плотно запахивать. Намотал на шею нечто вроде шарфика. Подпоясал брезентовым ремешком. Как после такого просить или спрашивать о сахаре, пришлось отмолчаться. Бойцы дали ещё немного подремать в тепле малышу. Зимняя ночь длинная. Часа за полтора перед рассветом разбудили, набили карманы кусковым сахаром.
Глава II