Беспризорники России
Шрифт:
Она взяла недопиленный чурбак, поволокла к сараю. Женя как будто не признавала гостей, прихватив несколько поленьев, буркнула:
– И все вы к нам?.. Так пойдёмте…
Вовке, он шепнул об этом малышу, не понравилась сухость сестры, в голосе недовольство. У двери она, поскольку руки были заняты поленьями, обернувшись к братьям, сказала:
– Да что же вы, как пеньки, открывайте же двери!
Вовка открыл перед её носом дверь. Она прошла к плитке с просторной лежанкой, разложила на лежанке дрова. Повернулась, косо глянула, об тряпку вытерла руки. Какая-то худая, несуразная, на губах болячки:
– А у
«Худая, похожая на макаронину! Вырастит длинной, будет такая высокая, как тётя Дуня», – мелькнула у малыша мысль.
Мать и Вовка были заняты тем, что затаскивали санки, коляску в кухню. Им помогала подоспевшая тётя Дуня. Чтобы развеять Женькино недовольство неожиданным приездом, Валерка спросил:
– Велосипед твой где?
– Съели велосипед…
– Как – съели?
– Молча, вот как, пенёк ты бестолковый, – она мизинцем потрогала болячку на губе, – не стой, раздевайся…
Отошла к матери, та склонилась к ней, а Женя, привстав на цыпочки, что-то зашептала тёте Дуне на ухо. Та согласно кивнула.
Женька вынесла из кладовки жестяную ванну с высокими краями, из тонкого оцинкованного железа, выдвинула на средину плиты ведро с водой, которое зашипело, отрывисто пофыркивая, оттого, что сестра, передвигая, неосторожно выплеснула немного воды. Не обращая внимания на шипевшую плиту, Женька взяла два пустых ведра, коромысло, кивнула Вовке:
– Пошли со мной.
Вовка взглянул на мать, – она согласно кивнула. Они ушли. Валерке приказали играть с Нинкой в большой комнате. В окна, сквозь чистые стёкла, светило весеннее солнце. Девочке дали куклу в пёстром ситцевом халатике, наверное, Женя сама шила этот халатик. Вначале Нинка, стояла посреди комнаты, с недоумением осматриваясь. Потом приготовилась плакать. Брат напомнил ей о кукле, и она, искажая немного слова, принялась уговаривать куклу, чтобы она не плакала, пока не придёт немец.
– А плидёт фриц, плац, ори… – Она посадила куклу в углу и подошла к малышу с просьбой показать улицу, не идёт ли мародёр.
Он поднатужился, поднял её на стул. Девочка поставила локти на подоконник, ладони прижала к лицу, со вниманием стала разглядывать двор.
Не верилось, что здесь не было и нет войны, и можно спастись от голода.
Детей выкупали по очереди, переодели во всё чистое и сытно покормили. Пальто малыша совсем новое, которое мать сумела сохранить, вывернули наизнанку, снесли в сарай, чтобы промёрзло. Всю одежду, снятую с детей, побросали в выварку и поставили кипятить.
Мать передала тёте Дуне сумку с подарками от Стёши: ведро картошки, килограмма два пшена, муки. Рассказала, как живёт брат и что он собирается на шахту к немцам.
Взрослые занимались своими делами. Женя, после передачи сумки от Стёши, подобрела. Она достала букварь, до войны успела окончить первый класс, принялась показывать Валерке буквы, объяснять, как из них складываются слова.
К вечеру детей отпустили подышать свежим воздухом, и они по очереди катали Нинку на санках. За долгие месяцы выживания на нейтральной полосе, на территории оккупированной, всё было в новинку. Патрулирование улиц полицаями, под контролем немца, а то самостоятельные патрули-полицаи, высматривающие для рабского труда и угона в Германию молодёжь. Ретивый полицай в тылу иногда приносил фашистам большую
Патруль проходил мимо горки, с которой катались на санках ребята. К которым присоединились соседские мальчишки, примерно одного с ними возраста. Женя всех их знала, так же как и они её.
– Жека, – обратился один из пацанов, в справной одежде, да и лицом, на котором играл румянец, он отличался от остальных, – где ты такие салазки добыла?
Санки он назвал «салазки».
– У себя, – ответила Женька.
– Дай прокатиться.
– Прокатись, староста…
Пацан, которого Женька назвала старостой, издали разогнал санки и плюхнулся на них брюхом, помчался с горки. Он проехал дальше всех и быстрее всех. Вернувшись на горку, он объявил:
– Классные салазки, так и летят. Я ещё разок.
Отошёл дальше, чем в первый раз, разбежался, но перед горкой санки выскользнули, и он плюхнулся на пузо, а пустые санки помчались вниз. Все, кто видал эту сцену, расхохотались.
Подошёл патруль полицаев. Они тоже захохотали.
Услышав хохот полицаев, дети насторожились.
Староста, не обращая внимания на смех, бежал с горки, настигая санки.
– Ото ты так катаешься, Мышко, пузом об лёд! – хохотал небольшого роста, похожий фигурой на бочку полицай. – Дай-ка я скачусь, бо ты невидаль. Где такие «самокаты» взяв?
– Взяв!.. – огрызнулся Мышко.
– На, подержи мою рушницю, а я посковзаюсь.
Протянул он винтовку старосте. Такие винтовки ребята находили на нейтральном поле после «боя», после румынской атаки.
– Господин Сахно, справляй службу, – готовясь к разбегу, отстраняя винтовку, ответил румянощёкий староста.
– Мышко, та дай же, – вцепился в санки полицай.
– Пошёл на хрен!.. – дёрнул на себя санки Мышко, сыпанул матом.
Полицай от резкого движения упал на колени. Неуклюже поднялся, подобрал винтовку и, обращаясь к своим дружкам, сказал, отрясая снег с колен:
– Отаки воны вси, Петропавловские… круты самостийники!
Мышко разбежался и, на этот раз удачно вспрыгнув на санки, полетел с горы. Полицай-бочка хохотнул, улюлюкнул ему вслед и патруль, мурлыкая вполголоса: «щё не вмерла Украйино», слегка притопывая, двинул своим путём.
Староста взобрался на гору:
– Ну, Жека, я ещё разок…
– А мы что, вытрашки будем продавать? Мы уже замёрзли… – она выдернула у него из рук верёвку.
– Ладно тебе, спасибочки… а где ты этих огольцов набрала? – он кивнул в сторону братьев.