Бессердечный ублюдок
Шрифт:
Но, к счастью, он не стал настаивать на ответе. Я не знала, почему он вообще спросил о моей шее. По его невозмутимому выражению лица было ясно, что ему все равно, так или иначе.
— Ты приходишь сюда довольно часто. — Я могла бы шлепнуть себя по губам от такого вопроса.
Одна из его темных бровей слегка приподнялась, как будто в удивлении, что я так резко высказалась.
— Да, — медленно, ровно прозвучал ответ.
Сегодня на нем был темный пиджак, а под ним — белая рубашка. Он больше походил на бизнесмена, чем на человека, который
Из-под воротника рубашки вдоль горла виднелись татуировки. Даже на запястьях видны тату, которые также пересекали тыльную сторону его рук. Мне стало интересно, сколько еще частей его тела покрыто чернилами.
— Да, как обычно, Лина.
От того, как он произнес мое имя, по телу пробежала ощутимая дрожь. И по его выражению лица было ясно, что он этого не пропустил.
Мой пульс отдавался в ушах, так что я не могла ясно мыслить, не говоря уже о том, чтобы говорить. Заставила себя развернуться и пойти в заднюю часть зала, чтобы отдать его заказ, и снова, все это время, я чувствовала на себе его пристальный взгляд.
Кто был этот мужчина? Кем он был для меня? И как мне было с этим справиться?
7
Арло
Выйдя от «У Сэла», я точно знал, куда мне нужно.
«Яма», или «Яма», как ее называли по-английски (прим. по англ. Pit), была похожа на раздвоение личности. На первый взгляд, что-то симпатичное, что-то терпимое. Социально приемлемое. Красивые женщины, экзотические напитки, дорогая и радующая глаз атмосфера. В комнатах наверху мужчина мог воплотить свои самые смелые фантазии.
Но потом были недра «Ямы». Сама адская яма. И внутри было так глубоко и темно, что не проникал даже свет.
И долгое время «Яма» была для меня единственным способом ослабить ту тьму, что жила во мне.
Убийства, уборка и устранение для «Руины», для Братвы помогали насытить все то отвратительное дерьмо, которое я чувствовал в глубине души. Иметь дело с кем-то, против кого можно было бы выступить, с кем-то, кто обладал бы силой и ловкостью, тем же злом, таящимся в нем, и готовностью отплатить десятикратно, — это был совершенно другой вид борьбы.
Именно удары по моему телу, эта боль, завернутая в жестокость, заставили меня почувствовать нечто иное, чем сломленность, которая сформировала того, каким я был сегодня.
И именно в этой среде на поверхность выходил кровожадный гнев, заставляющий человека выживать. Он оживал, рос, пока не грозил поглотить целиком. И тогда вырвался наружу в металлической клетке, позволяя крови и плоти покрыть грудь и пропитать землю. Это свидетельствовало о том, что ты силен, что ты здесь, что никто и ничто не может тебя уничтожить.
Это означало, что ты
Я сел на маленькую деревянную скамейку в углу клетки и сосредоточился на своих обмотанных лентой руках, разминая и сжимая пальцы. Я не был в «Яме» уже несколько месяцев и не чувствовал, как ко мне подкрадывается тьма.
Но с тех пор, как возникло это всепоглощающее желание к Лине, я почувствовал, что начинаю распадаться на части, расползаться по краям, пока от меня не останутся одни лохмотья на земле.
Потребность обладать ею стала управлять мной. А это было очень опасно. Я никогда не отдавал часть себя другому человеку, не позволял никому иметь надо мной такой контроль.
Так что именно это мне и было нужно — жестоко уничтожать, чувствовать боль… позволить кому-то дать ее мне.
И тут в клетку вошел мой противник, громадный зверь ростом в шесть футов пять дюймов, носивший русское имя Разорение. А по-английски он был известен просто как Руин (прим. В оригинале Ruin). Убийца Братвы, человек, который был темнее и смертоноснее даже меня. Он не знал ни пощады, ни сочувствия… ничто не мешало ему быть настолько темным, насколько он хотел.
И он был именно тем человеком, с которым я хотел сразиться сегодня. Он будет так же жесток ко мне, как и я к нему.
А сейчас я нуждался в этом больше всего на свете.
Он подошел вплотную, татуировка в виде головы волка занимала всю переднюю часть его груди, а на его крупном теле красовались другие знаки отличия Братвы.
По залу разнеслись звуки, издаваемые ублюдками, жаждущими пролитой крови. Ставки на то, кто победит в этом бою, выкрикивались на русском языке, слова сливались воедино, и все они звучали в моей голове как одна и та же нотная строка.
Я стоял, запрокинув руки за шею, и адреналин заставлял мои мышцы чувствовать себя больше, мощнее. Если бы Разорение мог улыбнуться в садистском удовольствии, я не сомневался, оно бы так сейчас и было. Однако мы оба стояли лицом к лицу, ничем не выдавая себя.
А когда прозвенел гонг, начался настоящий ад.
Мы были двумя торнадо, налетевшими друг на друга, кулаки были размыты, удары скоординированы, боль — желанное отступление. Я впитывал все это, позволяя Разорению ударить меня больше раз, чем когда-либо позволял другому человеку. А все потому, что только так можно было укротить мою внутреннюю борьбу.
Только так я мог обрести хоть какой-то сраный контроль.
Была разбита губа, порез над глазом, и мрачное удовольствие от облегчения, которого так жаждал, проникало в меня, когда я покидал «Яму» и выходил в ночную, холодную осеннюю ночь Десолейшен, Нью-Йорк. Почувствовав, как в кармане пальто завибрировал сотовый, я потянулся к нему и вытащил, направляясь к своему «Мерседесу».
Мелькнувший на экране номер я не узнал, но это мог быть только кто-то из моих близких или «Руин», так как ни у одной другой души не было бы данного номера.