Бесштановый переворот
Шрифт:
— Айяй, если не ошибаюсь? — Понимаю, с моей стороны это было сущей наглостью, отвечать вопросом на вопрос, но, вроде как, у меня создалось впечатление, что в ближайшее время мне ничто не грозит, не смотря на добрую дюжину любовниц-телохранительниц вне поля зрения, которые в любой момент по приказу повелителя могли тюкнуть меня по башке чем-нибудь тяжелым.
— Он самый. — Жрец ответил спокойно, но по лицу пробежала тень недовольства.
Так что, я решил больше не испытывать судьбу.
— А я — Игорек. Колдун. Тот Самый, что в Юпе объявился. Слышал что-нибудь?
Айяй
— Так, вот, дело у меня к тебе. Государственной важности. Речь идет о королевском престоле. По моим сведениям, Кульдульперпукс не является законным наследником. Трон он узурпировал. Дело в том, что у пропавшего короля Сильбульлиона была дочь…, вернее есть. Пальпулькидра. Законная наследница. Узурпатор прячет ее. Было бы неплохо, если бы ты на праздник Кля явился не с обычной свитой, а, как бы это поточней сказать, чуть с более сильным отрядом. Ну, оставить тут необходимый для охраны и обороны гарнизон, а остальных прихватить с собой. Другие князья именно так и поступят.
Айяй выслушал мой монолог беспристрастно. Почти. Лишь пару раз на лице промелькнули намеки на удивление.
Все. Миссия выполнена. Разговор можно заканчивать. С моей точки зрения. Теперь бы откланяться, предварительно выклянчив балахон, не корысти ради, а сугубо для того, чтобы не оскорблять своим видом высоких чувств поклонников Стыдливого Бога. Однако, князь был другого мнения:
— Теперь рассказывай, как сюда попал?
Похоже, насчет «все», я ошибся. Это «все» только начиналось.
— Так, из молельного зала. По лестнице. Но, не волнуйся, дверь заперта, и я никому не скажу о тайном ходе.
— Уж в этом я нисколько не сомневаюсь.
Сказал спокойно, уверенно. Меня так и обдало холодком. Действительно, с какой радости жрецу выпускать меня живым? Я стал свидетелем того, чего в княжестве тюлюлюлистов не должно быть по определению. Да и весь предыдущий опыт общения с правителями заканчивался однообразно — моей казнью. Почему Айяй должен быть исключением?
Тем временем из-за полога появилась фигура, укутанная в балахон по всем правилам и канонам поклонников Стыдливого Бога, приблизилась к Айяю и начала что-то шептать на ухо. Скорей всего, шел доклад об устроенном мной небольшом бедламе в храме. Я сделал такое заключение, потому как князь периодически посматривал на меня и хоть внешне оставался невозмутимым, по зловещему прищуру жреца я догадался, что более менее дружеской обстановке нашей беседы пришел конец.
— А теперь, спрашивай, что хочешь. — Айяй улыбнулся, гаденько так. — У людей не нашей веры всегда так много вопросов про тюлюлюлистов. Пытаются проникнуть, выведать. Глупцы. Но для тебя я сделаю исключение, удовлетворю твое любопытство.
— С чего такая откровенность? — Я-то уже понимал с чего, но, как говорится, надежда умирает последней.
— А ты ж
— Есть, конечно. Раньше очень непонятно было, как при таких запретах вы размножаетесь, но после увиденного здесь, вопрос как-то сам собой отпал. Но появился новый: это общепринятый ритуал или легонькое исключение из строгих правил, позволительное лишь верховному жрецу?
— Как верно подмечено: легонькое исключение! Причем очень тайное. Остальным гораздо хуже приходится. Раз в год, почти в кромешной темноте при минимуме прикосновений. Что поделаешь? Таковы заветы Стыдливого Бога… Жалко их, но ничего поделать нельзя. Дашь в одном месте слабину, моргнуть не успеешь, как все развалится. Еще что-нибудь интересует?
— А как же! Как друг дружку различаете? Ведь под вашими одеяниями запросто лазутчики могут укрываться.
— Это они думают, что запросто. На свою беду. Условные звуки, жесты и много еще чего. Я бы все рассказал, но тебе не к чему голову забивать. Не пригодится.
— Значит, меня казнят?
— Зачем? Та еще тягомотина. Выводить тебя на площадь, объявлять приговор. Потом плющить… А предварительно язык тебе отрезать, чтобы колдовством своим в самый ответственный момент не смог воспользоваться. А так, я на проповеди скажу, что колдуна больше нет. И все. Мне поверят без всякой публичной казни.
— Здесь потихоньку придушите? — Я держал палец на камне. Фиг с ним, с рынком, жизнь дороже.
— Так и было бы. Но ты мне понравился, несмотря на то, что проблем прибавил. Удумал, алтарь осквернять. Мне ж теперь очистительную молитву полдня читать.
— Я не нарочно. Так уж получилось.
— А я зла и не держу. — Айяй был само дружелюбие. — Но, сам понимаешь, оставлять тебя опасно.
— Здесь ты должен сказать: «Ничего личного».
— Это еще зачем?
— А так всегда говорят, когда приходится кого-нибудь уконтропупить не из-за неприязни, а из-за сложившихся обстоятельств.
— Точно. Ничего личного. Только обстоятельства. Сам посуди: ты столько увидел, что с моей стороны крайне неразумно пускать все на самотек. Правильно?
— Вроде как, правильно. — Я не мог не согласиться с логикой. — А если я поклянусь, что никогда никому…
— Ой, не надо! — Князь впервые перебил меня, недовольно сморщившись. — Ну, зачем мне лишняя головная боль? Надеяться на твою порядочность, в коей я ничуть не сомневаюсь, но всяко бывает. Зачем рисковать?
— И что со мной будет?
— Я отправлю тебя в никудздец.
— А что это?
— Понятия не имею. Оттуда еще никто не возвращался, чтобы рассказать. Кстати, раз ты колдун, то, может быть, тебе будет лестно знать, что в свое время там сгинул Верховный чародей Юпалтыны. Бывали раньше и такие…
— А где этот никудздец? — Я старался выглядеть спокойно. Да и, в принципе, особо не волновался. Лишь бы повели куда-нибудь подальше, дабы при перемещении оказаться вне рынка.
— А сейчас и покажу, раз уже тебе так не терпится.