Бесследно пропавшие… Психотерапевтическая работа с родственниками пропавших без вести
Шрифт:
С 1923 по 1963 г. в советской системе ГУЛага погибло бесчисленное множество людей. Александр Солженицын был одним из главных критиков массовых нарушений прав человека, затронувших миллионы людей в сталинскую эпоху. Он описывает ночные аресты людей по абсолютно надуманным обвинениям – у пострадавших не было никаких шансов защитить свои права. Многие после таких арестов исчезли навсегда.
«А для оставшихся после ареста – долгий хвост развороченной опустошенной жизни. И попытка пойти с передачами. Но изо всех окошек лающими голосами: „Такой не числится“, „Такого нет!“ Да к окошку этому в худые дни Ленинграда еще надо пять суток
Вдвойне пострадали люди, угнанные во время Второй мировой войны в Германию и по возвращении в Советский Союз, будучи признаны предателями, снова ставшие жертвами репрессий. В базе данных под названием «Жертвы двух диктатур» «Мемориал» собрал и опубликовал данные о более чем 400 000 человек (Scherbakowa, 2002). Судьбы многих пропавших остаются, однако, по-прежнему невыясненными.
3.2. Директива «Ночь и туман»
В декабре 1941 г. в Германии была принята так называемая директива «Ночь и туман», которая позволила целенаправленно терроризовать население оккупированных районов насильственными исчезновениями. Режим, конечно же, понимал, каково их воздействие не только на непосредственно пострадавших, но и на все население. Целью было вселить в людей страх.
Кейтель, с 1938 по 1945 г. начальник штаба верховного командования вермахта (казненный в 1946 г.), подписал директиву «Ночь и туман» 7-го декабря 1941 г. Там были такие слова:
«Отныне не только правом, но и обязанностью войск является использование без каких-либо ограничений любых средств – даже в отношении женщин и детей – если это ведет к успеху. Всякое проявление милосердия является преступлением против немецкого народа»
В качестве единственно возможного наказания за «преступление против государства» в данном указе называлась безотлагательная смертная казнь на месте. Если это было невозможно, виновного отправляли в Германию без оповещения родственников.
«…Любое сопротивление должно было наказываться не путем законного преследования виновных, а распространением атмосферы такого ужаса, который способен искоренить любую склонность к сопротивлению среди населения»
Если такие заключенные или казненные упоминались в официальных документах, то использовалась аббревиатура NN, т. е. «арестованный в ходе акции „Ночь и туман“» (NN – Nacht und Nebel), причем NN, обозначающее еще и «non nominatur» (лат.), оставляло заключенных или казненных без имени.
Только в оккупированной Франции из-за применения данной директивы пропало без вести предположительно 7000 человек. Выживший после Холокоста Лео Эйтингер, проводивший исследования людей, переживших фашистские тюрьмы и концлагеря, пишет, что треть жертв Холокоста в Норвегии были названы NN-заключенными.
«…Они должны были раствориться в „ночи и тумане“, то есть остаться без связи с внешним миром, „исчезнуть“ для своих близких»
4. Насильственные исчезновения
В то время как местонахождение попавших в плен солдат можно было хоть как-то проследить по реестрам и спискам, и их исчезновение без вести – разумеется, представляющее собой страшную личную трагедию – можно было хоть как-то объяснить, то бессмысленный, убийственный механизм фашистских лагерей уничтожения дает лишь непостижимую для человеческого разума картину нескончаемого человеческого страдания. Многие тысячи людей погибли в концлагерях и гетто. Были уничтожены не только отдельные люди, но и целые семьи, их соседи, друзья. Некоторые из этих людей так никогда и не были найдены, поскольку не осталось никого, кто мог бы их искать.
Архитектор Даниэль Либескинд пишет в своем эссе о травме и пустоте:
«Я посетил старое еврейское кладбище Вайсензее. Когда шел по этому тихому месту, почувствовал и увидел окаменевшую „пустоту“, возведенную непоколебимой верой общины в будущее… Там множество больших мраморных надгробий, установленных некогда еврейскими семьями для себя и своих потомков. На камнях оставлены места для гравировки их имен. Глядя на это, я понял, что ни один из них никогда не придет и не увидит пустоту этих могильных плит – никого из них нет в живых»
Многие истории жизни теряются в неизвестности сразу после депортации людей. Выжившие родственники знают, что это исчезновение почти всегда было равно убийству. Их страдание усугубляется неведением того, как их близкие ушли из жизни, и отсутствием возможности совершить прощальный ритуал.
«Меня волнует особая проблема, касающаяся концентрационных лагерей, а именно – отсутствие могил. На протяжении всей истории человечества похороны как ритуал имели огромное значение. Я часто слышу от пациентов: „Если бы только я мог прийти на могилу моего сына, моей матери, моего отца!“»
В последние дни Второй мировой войны тысячи узников, особенно евреев, угонялись на запад, подальше от наступавшей советской армии. Многие из них были расстреляны в пути и сброшены в общие могилы. Многие могилы до сих пор не найдены, и поиск продолжается – например, в федеральной земле Бургенланд в Австрии. Население не проявляет большой активности, а пейзаж настолько изменился, что немногие оставшиеся свидетели не находят ориентиров.
Еврейские дети, пережившие Холокост в тайных убежищах, после освобождения вынуждены были осознать, что родители больше не вернутся, да и из всей семьи мало кто выжил (напр.: Keilson, 1979; Fink, 1996).
В данной работе возможен лишь краткий очерк Холокста, хотя размышления и исследования в этой области представляют собой одну из основ рассматриваемой нами тематики. При попытке описать исторические масштабы насильственных исчезновений как преступного политического инструмента нельзя не написать о систематическом уничтожении евреев как о, пожалуй, самой зверской и наиболее системной форме разлучения близких. Насильственные исчезновения никогда не были центральной темой литературы о Холокосте. Этот термин почти не встречается ни в предметных указателях, ни в оглавлениях книг. Но почти во всех биографиях и психотерапевтических случаях людей, переживших Холокост, исчезновение родных и напрасная надежда на их возвращение после войны описываются как самый ужасный период жизни после Холокоста – зачастую вкупе с чувством вины, которое испытывают выжившие (ср.: B. Kl"uger, 1994; Zeman, 1995).