Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт
Шрифт:
Джесси бродила по дому, наслаждаясь запахом герани в гостиной, с удовольствием бросая взгляд на обеденный стол, застеленный камчатой скатертью, и на расставленную к обеду серебряную посуду. Она прошлась по библиотеке, прикасаясь к кожаным переплетам книг, к поручням кресел, к своему пюпитру у камина.
Пришли друзья, они приветствовали их и поздравляли Джона с избранием. Джеймс Бьюкенен устроил в их честь официальный обед. Джесси заказала по этому случаю парчовое платье с кружевной отделкой. Усевшись за стол, за которым собрались друзья — служащие кабинета, конгрессмены, офицеры армии и флота, послы и иные представители вашингтонского общества, Джесси и Джон многозначительно посмотрели друг на друга; они не забыли, как отнесся к ним Вашингтон при их отъезде: их посетили лишь немногие — армейские офицеры не хотели якшаться с осужденным сослуживцем, чиновники кабинета держались в стороне,
Джесси радовалась тому, что вернулась в изысканное общество. Она весело смеялась, слегка опьянев скорее от беседы, чем от множества тостов за Калифорнию и ее прием в Союз как штата. Глаза Джона также сверкали; он говорил о строительстве железной дороги в Калифорнию, о богатствах и красоте этого штата. Однако чаще Джесси и Джон искали глазами друг друга: им не верилось, что они вновь в Вашингтоне, где с ними ничего плохого словно и не было.
Джеймс Бьюкенен наклонился и прошептал ей:
— Мисс Джесси, не думаю, что вам следует флиртовать с собственным мужем, сидя рядом со мной.
— Флиртовать?
— Я назвал бы это так, — ответил он, — мысленное подмигивание, беглый взгляд, мимолетная улыбка… Я подозреваю, что ваш муж вас любит.
— Необоснованная гипотеза, — рассмеялась Джесси. — Он ошеломлен и не верит глазам своим, увидев меня в вечернем платье после неотбеленного миткаля и черной шерсти.
Прошла неделя приемов, обедов, развлечений, и они засели за работу. За закрытыми дверями библиотеки Томас Гарт Бентон признался дочери, что его положение в сенате под угрозой. Его длительное сопротивление расширению рабства сплотило сторонников рабства в Миссури, и после тридцати лет службы стало очевидным, что у них появился шанс провалить его на предстоящих выборах. Центр борьбы по вопросу о рабстве переместился сейчас в Калифорнию: поскольку калифорнийское законодательное собрание решило, что Калифорния — свободный штат, сторонники рабства в конгрессе полны решимости не допустить Калифорнию в Союз.
Таким образом, Том Бентон оказался перед болезненной дилеммой: тридцать лет он готовил почву, чтобы включить Тихоокеанское побережье в Соединенные Штаты. Он неизменно возражал против расширения рабства за пределы южных штатов, но, если теперь он поведет борьбу за прием Калифорнии как свободного штата, его противники используют это в качестве предлога, чтобы выставить его из сената Соединенных Штатов.
Джон был избран сенатором от Калифорнии, но Калифорния еще не была штатом, и поэтому он не мог выполнять свои обязанности. Официально он мало что мог сделать, чтобы ускорить прием Калифорнии в Союз, но неофициально чета Фремонт выступала послом доброй воли и носителем информации о топографии, климате, общей характеристике территории. Дом Бентонов на Си-стрит посетили многие представители официального Вашингтона. Те из них, кто был скептически настроен по поводу освоения отдаленной земли, уходили к концу вечера, заразившись так или иначе энтузиазмом Фремонтов. Ни Джесси, ни Джон не ожидали серьезной борьбы вокруг приема Калифорнии: какой смысл вести войну на территории, направить туда тысячи поселенцев, а затем отказаться включить ее в государство? Тем не менее проходили недели и месяцы, приятная весна сменилась знойным летом, жгучее лето — ранней осенью, а фракция сторонников рабства продолжала маневры с целью добиться все больших уступок в свою пользу в обмен на принятие Калифорнии.
В свободное время Джон занялся закупкой горного оборудования, которое отправил в Сан-Франциско. После третьей закупки, за которую он выложил значительную сумму наличными, он сообщил Джесси, что намерен капитализировать Марипозу, объявить о сдаче внаем некоторых шахт и продаже акций. Это обеспечит капитал для постройки плотин, дорог и приобретения иного дорогостоящего
— Джесси, похоже, что ты не хочешь, чтобы мы извлекли как можно больше золота из Марипозы. Ты не любишь деньги?
— Да. Я люблю деньги, — воскликнула она, — но, подобно всякому другому пороку, не надо слишком увлекаться! Кроме того, я думаю, у тебя более важное предназначение, чем копить деньги. Рассказывала ли я тебе, что говорил Николлет о деньгах? Жадность к деньгам, сказал он, — это бедственный период, как отрочество, которое мы должны пройти до достижения зрелости. Я хотела бы получить от Марипозы скромное количество золота, Джон, достаточное, чтобы купить тебе свободу и иметь возможность финансировать работу по твоему вкусу: новые экспедиции, прокладку железной дороги в Калифорнию, строительство сухопутной дороги на Запад. Я не думаю, что золото Марипозы должно стать самоцелью, оно должно быть средством, помогающим добиться успехов в жизни и работе. Неужели я говорю как школьный учитель, читающий мораль?
— Ты говоришь как школьный учитель… и говоришь разумно. Однако нельзя противоречить судьбе. Боги вложили в мои руки золотоносную жилу, не разработать ее до конца, отказаться извлечь золота на миллионы долларов из кварцевых жил — это равноценно отказу от дара богов.
— Да, — задумчиво согласилась она, — я понимаю твою точку зрения. Но не приходило ли тебе в голову, что боги могут оценить и сдержанность? Может быть, лучшая часть добродетели в том, чтобы не набрасываться с жадностью на их дары? Когда сторонники рабства в Монтерее убеждали тебя, что ты можешь стать самым богатым в мире, если используешь рабский труд на шахтах, ты сказал, что это была бы слишком высокая цена за богатство. Если так, то разве не слишком дорого посвятить свою собственную жизнь одной лишь добыче золота? Я предпочла бы видеть тебя свободным рабочим, чем закованным в цепи владельцем шахты.
Джон не согласился с ней, и в итоге английский агент по имени Гофман получил право сдать в аренду шахты «Аве Мария», «Западная Марипоза» и «Восточная Марипоза». После подписания соглашения Гофман сел на первый отплывавший в Англию пароход, чтобы учредить акционерные компании, доход от которых требовался Джону для превращения этих шахт в основные добывающие предприятия. Спустя несколько недель Джесси узнала, что ее муж договаривается со вторым агентом — Томасом Сарджентом о передаче ему права сдать в аренду половину обширного участка Марипозы. Сарджент также собирался в Англию для размещения там акций компании. Ей не хотелось вмешиваться в деловые договоренности своего мужа, и она успокоилась, узнав об одобрительном высказывании отца о Сардженте и передаче ему прав на аренду.
Утром 10 сентября 1850 года, в день представления Джона Чарлза Фремонта сенату Соединенных Штатов, Джесси встала рано, не спеша приняла ванну, намазала кремом лицо, потом села перед туалетным столиком и занялась своей прической. Когда же она попыталась подняться, чтобы надеть платье, то почувствовала тошноту, подобную той, которая была у нее, когда она вынашивала сына. Она весело рассмеялась при мысли, что Калифорния — плодородная страна, но Вашингтон лучше подходит для зачатия!
Вместе с мужем и отцом она поехала в сенат; по дороге они веселились словно дети, глупые шутки вызывали взрывы смеха. И все же за смехом скрывались тревожные опасения: Том Бентон знал, что Юг обозлен и напуган, быстро теряет выдержку, и эта сессия вполне может стать для сенатора последней. Он мечтал умереть за пюпитром сенатора во время яростных дебатов. Если его отстранят теперь и он станет первой жертвой конфликта между Севером и Югом, ему тем не менее приятно сознавать, что его место займет муж его дочери, а Калифорния с 1840 по 1870 год будет считаться границей свободы и столицей Запада, как считался штат Миссури на протяжении тридцати лет, с 1820 по 1850 год, когда он был сенатором.
Джесси заняла привычное место в первом ряду галереи посетителей напротив отца, близкое к верхней части полога, прикрывающего кресло спикера. Внизу размещались сенаторы от тридцати одного штата в своих длинных узких черных брюках со штрипками, в черных сюртуках с длинными фалдами и широкими бортами, в белых сорочках с бабочкой.
Джесси считала, что ее муж — самый молодой и самый красивый из сенаторов. Она переполнилась гордостью, когда он приносил присягу в качестве сенатора Соединенных Штатов.