Бессмертник
Шрифт:
— А когда-нибудь будешь готов?
— Не знаю.
Он взял ее за руку — вялую, безответную руку. По ее щеке прокатилась огромная блестящая слеза. Она отвернулась. Он почувствовал, что к его глазам тоже подступают слезы. Ну почему, почему женщины всегда заставляют мужчин страдать?
— Милая Ингрид… Тебе предстоит покорить весь мир, — проговорил он. — Да благословит тебя Бог.
Тео сидел за письменным столом. На стене за его спиной висели дипломы и фотографии Айрис с детьми. «Красив как дьявол, — подумала Анна. — Так говорили во времена
Он удивленно поднялся:
— Родная теща? Что привело вас сюда? Вы слишком хороши, чтобы думать о подтяжке лица!
— Спасибо. На этот раз я, во всяком случае, пришла не за этим. Ты доволен поездкой? По-моему, ты слишком быстро вернулся.
— Снег был слишком рыхлый, толком не покатаешься.
Ее привели сюда злость и гнев. Они придали ей отваги, но теперь, в этом кабинете, отвага сменилась страхом. С чего начать? Однако ей помог сам Тео.
— Вероятно, вы пришли не за тем, чтобы справиться о моем отдыхе?
— Ты прав. — Она вздохнула. — Я вчера была в парикмахерской…
Он вздернул брови и вежливо ждал продолжения.
Анна посмотрела в окно. На коробке кондиционера сидел голубь. Она взялась за непосильную задачу. Но другого выхода нет.
— Ты слышал, должно быть, что парикмахерская — это рассадник сплетен?
Он выпрямился и замер.
— Так вот… Я узнала там нечто, о чем предпочла бы не знать вовсе… Тео, ты ездил в Вермонт не один. У тебя в Нью-Йорке есть… ну, скажем так: связь.
— Вот как?
— Люди, разные люди в разное время встречали тебя с… дамой. Высокой блондинкой. Если не врут. Если врут, прости.
— Они не врут.
— Прости. Я очень надеялась, что это неправда.
— Я мог настаивать, убеждать вас, что это ложь, но выяснить правду труда не составит. Кроме того, я презирал бы себя за вранье. — Он чиркнул спичкой, поднес ее к трубке. Его пальцы заметно дрожали.
— Это все, что ты скажешь, Тео?
— А что тут говорить? Что не я первый, не я последний? Что любовниц имеют двое из троих мужчин? Я не стану оправдываться. Скажу только, что особой гордости все-таки не испытываю.
Он резко отодвинул стул. Поднялся. Подошел к окну, где снаружи, на кондиционере, прихорашивался голубок. Встал спиной к Анне.
— Признаюсь, в прошлом году, после всей этой истории, я немного помешался. И Айрис не смогла с этим справиться. Я ее не виню, хотя… Нет, не знаю. Наверно, не виню. Короче, все нарастало точно снежный ком и покатилось вниз, неудержимо, до самого дна…
— Некий ком и некое дно, — сухо произнесла Анна.
— А потом я встретил эту девушку, как раз тогда, когда между нами уже…
— Меня заботит только Айрис. Я не желаю слышать ни о ком другом.
— Позвольте, я скажу лишь одно. Ведь наверняка вам интересно услышать, что между мной и той девушкой все кончено.
— Когда это произошло?
— Позавчера. Покончено бесповоротно.
— Слава Богу… Узнай об этой истории Джозеф, он бы тебя убил.
— Вы ему расскажете?
— Разумеется, нет. Не из-за тебя. Ради него. И ради Айрис.
— А вы?
Анна помедлила с ответом.
— Я не вправе судить. Полагаю, люди поступают так, как предопределено.
Тео обернулся, пристально на нее посмотрел:
— Довольно смелая мысль для человека вашего поколения.
— Возможно. Но как бы то ни было, Тео, я не позволю тебе погубить мою дочь.
— Мама! Неужели вы думаете, что я хочу ее погубить? Эта… связь абсолютно не… Ну ладно, об этом я больше не говорю, раз вы не хотите слушать. Но скажу иначе: Айрис мне очень дорога. Полагаю, вы не поймете…
— Отчего же? Пойму. Хочешь верь, хочешь нет, но — пойму. Проблема в другом: тебя не понимает сама Айрис.
— Вы с ней говорили?
— Да. И тоже позавчера.
— Она рассказала, что мы давно уже не… не живем как супруги? Она убрала из спальни двойную кровать…
Анна зарделась. Слишком интимной показалась ей эта подробность, да еще из уст мужчины. И она ответила с вызовом:
— Что ж, Айрис совершила ошибку. Но женщина не сделает это без причины. Пускай надуманной, неоправданной, но — причины! Ты слишком долго ходил как призрак, как мертвец. Во всяком случае, Айрис столько выдержать не могла. А ты еще принялся топить свои горести в клубном угаре. Я тебя не виню, но конец-то этому когда-нибудь будет? Айрис живой человек. Ей надо проживать свою жизнь, а не мучиться твоими воспоминаниями. — На глазах у Анны выступили слезы. Она зажмурилась, сморгнула. — Некоторым женщинам все нипочем, они выдержат все и не сломаются, не согнутся. Но это не про Айрис. Умоляю тебя, Тео, пойми: ее не переделаешь! И сама она не способна с собой совладать. Так повелось с детства. Она всегда считала себя некрасивой, всегда ценила себя очень низко. Теперь она считает, что недостойна тебя, не подходит тебе в жены. Думает, ты жалеешь, что женился. Тео, она гибнет! Ее надо спасать. Я делаю и буду делать все, что в моих силах, и все же помочь ей можешь только ты. Ты один.
— Я дешевый себялюбец, — глухо сказал Тео. — Слушаю вас и чувствую, что красная цена мне, как говорили в Австрии, медный грош.
— Я завела этот разговор не за тем, чтобы тебя унизить. Я лишь хотела пролить свет на тот путь, который ты выбрал. Чтобы ты знал, куда это ведет. У тебя трое детей, и их дом вот-вот рухнет, полетит в тартарары. Этого нельзя допустить! Слышишь, Тео? Это невозможно! — Она почти кричала, с надрывом, со страстью. — Семья прежде всего! Всегда!
— Я это знаю, мама, и повторяю: с тем, другим, покончено навсегда. Я сегодня же скажу об этом Айрис.
Анна в ужасе подняла глаза:
— Тео! Она же не знает об… этой женщине. Если ты добавишь к ее страданиям эту каплю, она погибла.
— Но я хочу начать сначала. Честно поставить точки над «i» и начать сначала.
— И стать героем в собственных глазах! А что твоя честность сделает с ней, ты подумал? Тео, я буду твоим врагом по гроб жизни, если ты сейчас же не поклянешься, что никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах не расскажешь об этом Айрис. Она в ужасном состоянии… — Голос Анны дрогнул. — Тео, я боюсь за нее. Мне страшно, Тео.