Бессмертник
Шрифт:
Мальчики вжались в стену и затаились. В канистре была какая-то жидкость, Вульф выплескивал понемногу там и сям, бродя меж пустых коробок, пачек старых газет и сломанных детских колясок. Когда канистра опустела, он тихо скрылся, притворив за собой дверь. По лестнице поползли керосиновые пары.
— Как думаешь, зачем он это сделал? — прошептал Бенджи. — Вот пойду сейчас, догоню и спрошу.
— Заткнись!
— Почему это?!
— Потому. Вульф велел вообще никогда его не окликать, пока он сам тебя не окликнет, первым. Не
— Вот интересно! Почему?
— Я не спрашивал.
— Ты его боишься?
— Немножко.
— Еще бы. Он ведь жестокий, этот Вульф. Однажды — я сам видел — он избил одного парня до полусмерти, нос ему сломал. Кровь хлестала как из ведра.
— Ты мне никогда не рассказывал!
— А теперь вот рассказал. Так оно и было.
— Верю.
— Почему ты работаешь на Дойла?
— При чем тут Дойл?
— Ни при чем. Просто я спросил.
— Работаю, потому что нам нужны деньги, идиот ты этакий! — Джозеф решил не упоминать про свое бухгалтерское будущее. Бенджи ему друг, но такими мыслями и с другом делиться не след.
— Я как вижу Вульфа — сразу мурашки по коже, — сказал вдруг Бенджи.
— Да заткнись ты, наконец!
Джозефу стало не по себе. Рот свело от едкого табачного сока.
— Я иду домой, — сказал он.
Пожарные сирены разбудили их среди ночи: сирены и шум толпы за окнами. Джозеф с родителями наспех оделись и тоже вышли на улицу. Горел дом одиннадцать. Ветер, дувший с Ист-Ривер, раскручивал по небу ленты густого дыма. Внутри здания что-то трещало, взрывалось; огонь переползал с первого этажа на второй, на третий. В окнах третьего этажа виднелись лица, руки — протянутые, молящие о помощи.
— Бог мой! В доме полно бродяг! — воскликнула мама. — Им оттуда не выбраться!
Не выбраться. В преддверии холодов бывшие жильцы наглухо заклеили и заколотили окна.
— Боже мой… — повторил папа. — Бедняги.
Полыхало всю ночь. Казалось, пламя прогрело стылый зимний воздух по всей улице. Но вода из пожарных шлангов все же замерзала на тротуарах. Лошади, тянувшие бочки, ржали, косились на огонь и били могучими копытами о землю. К утру пожар стих. От здания остались одни лишь наружные стены, обуглившиеся, неузнаваемые. Погибли по меньшей мере семь человек. К пепелищу стягивались все новые и новые толпы. Глазели сочувственно и скорбно.
Джозеф притих. Все уроки напролет он думал об одном: кому рассказать первому — отцу или мистеру Дойлу? Сначала отцу? Или прямиком — к Дойлу? Он очень хотел обсудить это с Бенджи, но друг в то утро в школу не пришел.
Бенджи перехватил его в три часа дня по дороге домой.
— Джозеф, я ходил сегодня к твоему боссу.
— К мистеру Дойлу?
— Я рассказал ему, кто поджег. Рассказал про Вульфа и про керосин.
— А сказал, что мы видели Вульфа вместе? — ревниво спросил Джозеф.
— Ой, прости, забыл. Если честно — хотел, чтоб меня
Что ж, ему некого винить, кроме себя. Как это он не додумался прогулять уроки и сбегать к мистеру Дойлу? Вульфа бы тут же арестовали, и героем дня стал бы он, Джозеф, а не Бенджи. У-у, тугодум! Медлительный, точно папа. И старомодный. Всем позволяю себя обскакать. Тугодум.
— Послушай, — задумчиво сказал Бенджи, — я чего-то не понимаю. Вульф-то с Дойлом вроде друзья, не разлей вода. Зачем же Вульфу понадобилось сжигать дом Дойла? Не знаешь?
— Иди ты к черту! — Расстроенный Джозеф, не дослушав, помчался домой.
Наутро он сидел за завтраком угрюмый и молчаливый, ворочал мозгами, злился на Бенджи, а пуще — на себя самого, как вдруг у занавески, что отделяла магазин от кухоньки, появилась миссис Баумгартен.
— Простите, что беспокою так рано, но, может, вы знаете, где Бенджи? Он не ночевал дома.
— Я его вчера днем видел, после уроков, — сказал Джозеф.
Миссис Баумгартен всхлипнула:
— Что же с ним случилось?..
Мама принялась ее утешать:
— Ну что вы волнуетесь? Он, наверно, заночевал у товарища, а вас не предупредил.
— У какого товарища? Зачем ему было где-то ночевать?
— Да не волнуйтесь, ничего с ним не случилось, я уверена.
Случилось. Бенджи выловили в реке в субботу днем. Полицейские пришли в синагогу и пригласили кого-нибудь в участок — опознать тело. Отец кричал, чтобы Джозеф не ходил, но он притворился, будто не слышит, и все равно пошел, вместе со всеми. Потом уж он пожалел, что не послушался отца. Бенджи убили пешней для льда, а рыбы, пока он плавал, отъели ему пол-лица.
Джозеф медленно брел домой. Люди за его спиной перешептывались, приставали с вопросами. Но он не мог отвечать. Просто шел и шел — мимо сгоревшего здания, домой… Говорят, владелец уже получил страховку… И Джозеф, которому минувшим летом исполнилось всего двенадцать лет, вдруг понял — все, с начала до конца. Он прошел за прилавок, отдернул занавеску и уселся на свою койку возле плиты. Он ощущал себя древним старцем. Жизнь познана до самого дна. И суть ее в том, что люди способны на все. Ради денег готовы убивать друг друга.
Он заплакал. Мать и отец подошли и сели рядом, по бокам. Обняли его за плечи и просто сидели, ничего не говоря. Они считали, что он плачет по убитому другу, и, конечно, так оно и было, но одновременно он плакал по чему-то большему — по папиной сохранившейся и своей потерянной невинности, по всему замаранному, испоганенному, затоптанному…
С Вульфом он никогда больше не разговаривал и старался не попадаться ему на глаза. Особого труда это не составляло, поскольку Вульф нечасто заглядывал теперь в бедняцкие кварталы. Кто-то видел его в шикарном костюме. Поговаривали, что вращается он исключительно среди миллионеров и бриллиантовых королей, обедает «У Ректора». Другой мир.