Бессмертник
Шрифт:
— Но потом, после, нам хорошо не будет. Агги, любимая моя, я хочу, чтобы все у нас было как положено, с самого начала. На нашем пути и без того преград хватает, зачем же их множить?
Она сунула ключ обратно в сумку и громко щелкнула замочком.
— Агги! Неужели ты думаешь, что я… не хочу?!
— Нет. Просто я уже надежду потеряла. Мы никогда не будем вдвоем, одни… — сказала она с горечью.
— Будем! Не думай о плохом, прошу тебя!
— Ты рассказал обо мне дома?
— Нет. А ты?
— Упаси Боже! Я же объясняла тебе про папу… Когда я в последний раз
— Ладно, что-нибудь придумаем, — решительно сказал Мори. Мужчина обязан быть уверенным в своих силах. Однако на самом деле ни в чем он уверен не был.
Ниточка телефонной связи помогала выжить и одновременно рвала сердце на части. В общежитии у Агаты телефон стоял в каморке, в конце коридора. Голос Мори она различала с трудом — сквозь хлопанье дверей, шум разговоров и шагов. Ему приходилось повторять снова и снова — жарким и громким шепотом: «Я люблю тебя. Я не могу без тебя». И звучало это мучительно, глупо и грустно. А потом они просто молчали в трубку, потому что сказать было нечего или, вернее, сказать хотелось очень много, но они не умели начать. А потом истекали три минуты, и телефон отключался.
Настоящим испытанием оказались каникулы на День благодарения. Пришлось ехать с отцом на Вашингтон-Хайтс — собирать арендную плату и проверять ход ремонтных работ. Он стоял на тротуаре и смотрел, как разгружают фургоны: из Германии начали прибывать беженцы. Платформы автопогрузчика бережно опускали на землю тяжелую резную мебель из какого-нибудь особняка в берлинском пригороде — слишком громоздкую для квартирки над продуктовым магазинчиком или прачечной. Отец стоял рядом и разговаривал с вновь прибывшими на идише и ломаном немецком. Он вздыхал, лицо его было печально. Этот вздох всегда означал одно: что грядет? Что с ними будет? Домой Мори вернулся совершенно подавленный.
Дома, за ужином, Айрис, по обыкновению, пересказывала отцу содержание «Нью-Йорк таймс». Она поминутно убирала за уши непокорные волосы, но они все равно падали обратно на глаза, а сестра без остановки говорила:
— Папа, все это не так просто. То, что творится в Германии, уходит корнями в историю, к Версальскому договору и экономической катастрофе, разразившейся…
Бедная Айрис! Найдется ли мужчина, который будет боготворить ее так, как я боготворю Агату?
Он вспомнил чопорный ужин в доме Криса. Здесь, у нас, все так бурно. Так искренне. Но быть может, он несправедлив? И дело в том, что ему, ему самому, здесь теплее
В День благодарения за столом появились новые лица.
— Будут гости, мистер и миссис Натансон, — предупредил папа. — Он наш новый бухгалтер, очень умный человек. Они придут с дочерью, — добавил он как бы между прочим.
Затем эту дочь невзначай посадили за стол около Мори. Впрочем, он не мог не отдать должное своим родителям. Ему подсовывали отнюдь не первую попавшуюся девицу. Девочка была хорошая, даже очень хорошая. Училась в Радклиффе, была явно умна, но ничуть не задавалась и вообще не старалась произвести на него впечатление. Ему понравились светло-серое платье, блестящие и очень густые черные волосы. Ему даже ногти ее понравились. У Агги ногти короткие, точно у мальчишки. Мори сильно подозревал, что она их грызет. Но с сегодняшней гостьей или с любой другой девчонкой на свете он мог бы просидеть в одной комнате, хоть запертым, сколько угодно, у него бы ни один мускул не дрогнул.
— Что ты собираешься делать после колледжа? — спросила она.
Все за столом услышали вопрос и замолчали, ожидая ответа. Он же, минутой раньше ни о чем подобном не помышлявший, неожиданно для себя ответил:
— Я хотел бы поступить на юридический.
Нет, разумеется, подспудно идея эта зрела в нем давно. Вероятно, под влиянием Криса или просто благодаря воспоминаниям о старом адвокате — дедушке Гатри.
Отец удивленно вздернул брови и едва не поперхнулся.
— Мори! Ты прежде ни словом не обмолвился!
— Я не был уверен.
— Так это же, черт возьми, великая новость! Знаете, — обратился папа к гостям, — когда Мори был маленьким, мы с матерью мечтали, чтоб он стал врачом или адвокатом. Ну, сами помните родительские мечты, когда младенец еще в пеленках.
Натансоны понимающе улыбнулись.
— Так куда ты пойдешь? В Гарвард или к себе, в Йель?
— Куда примут, — скромно ответил Мори.
— Что ж, придется мне немного посуетиться, но я готов. Ради Мори я земной шар переверну, — сказал папа.
— Когда строительный бизнес снова пойдет в гору, неплохо будет иметь в компании собственного юриста, — кивнул гость. — Вы не просчитаетесь, мистер Фридман. И для Мори хорошо, придет на готовое место.
Мори раскрыл не все свои планы. На самом деле он мечтал обосноваться в каком-нибудь старом американском городке. Он представлял, как сидит за письменным столом, а за окном шелестят клены. И вокруг царит спокойная и суровая простота. Как у Линкольна в Спрингфилде.
Через несколько дней мама мимоходом заметила:
— Милая девочка эта Натали…
— Да, очень милая, — согласился Мори. Мама ждала продолжения, но он отмолчался. И уехал в Йель.
А несколько недель спустя мама сказала по телефону:
— Я сегодня разговаривала с миссис Натансон. Специально не спрашивала, но случайно выяснила, что ты ни разу не позвонил Натали.
— Верно, не позвонил.
Пауза.
— Она тебе не понравилась?
— Понравилась.
— Я не хочу вмешиваться в твои дела, Мори. Каждый человек проживает свою жизнь. Я ведь не очень докучаю тебе, правда?