Бессмертник
Шрифт:
— А ваши дети? Кем будут они? Никем! Слышишь? Ты просишь меня дать согласие на то, чтобы мой внук, сын моего сына, был никем? Ты считаешь, это мелочь? Ерунда? Почему ты не просишь меня отрубить себе правую руку? Почему?
— Папа, ну познакомься с Агатой, пожалуйста! Позволь, я приглашу ее к нам. Ты сможешь сам с ней поговорить и убедишься, что…
— Нет. Нет! В этом нет никакого смысла.
— Значит, ты ничуть не лучше ее родни! Такой же нетерпимый фанатик.
— Что? Ты не видишь разницы между убийцей и убиенным? Между палачами и жертвами?
— Конечно, а ты как думал?
— Ну вот видишь! Видишь, что это невозможно? Мори, послушай меня. Я хочу достучаться до твоего сердца и разума. Поверь, человек способен вынести и пережить что угодно. Сейчас тебе так не кажется, но — поверь на слово. Родители теряют детей, умирают мужья, жены, разбиваются сердца, а люди живут. И раны в конце концов затягиваются. Да, ты будешь страдать. Несколько месяцев боль будет нестерпимой. Но потом все пройдет, и ты встретишь другую девушку, своей крови и веры, и Агата твоя тоже найдет своего человека. Для нее так тоже будет лучше.
В груди у Мори что-то вспыхнуло, взорвалось.
— Я не хочу слушать! Не смей мне об этом говорить!
— Морис, не повышай на меня голос. Я пытаюсь тебе помочь, но кричать на себя не позволю.
Мори пошел к двери. Хотелось что-нибудь разбить, грохнуть об пол и — вдребезги. Черт бы побрал их всех, весь мир! Черт бы побрал эту жизнь!
— Что ты сделаешь, если мы все-таки поженимся? — спросил он.
Отец побледнел, почернел, точно ему стало плохо.
— Морис, — произнес он очень тихо, — я очень надеюсь, что ты этого не сделаешь. Ради мамы, ради меня, ради нас всех. Это немыслимо. Я умоляю, заклинаю, не доводи до этого… Я тебя предупредил.
Голос Агаты по телефону дрожал от слез:
— Мори, я поговорила с родителями. Вернее, попробовала поговорить. Они были в совершеннейшем ужасе. Отец разразился такой тирадой! Я думала, что он помешался. Он-то, разумеется, говорил, что это я сошла с ума. Нет, я даже пересказать не могу, что он говорил.
— Представляю, — мрачно сказал Мори.
— О нашей семье, о предках, о том, что они отстаивали и защищали, что вся Америка отстаивала и защищала, что значит для нас и наших друзей церковь. И он сказал… Если я это сделаю… я ему больше не дочь. Мама сначала плакала, а потом ужасно на меня рассердилась, потому что папа страшно побледнел и она боялась сердечного приступа. Она меня выставила из комнаты. Ох, Мори, как же ужасно так выходить замуж, бросать дом, родных…
Неожиданно ему в голову пришла новая мысль.
— Как думаешь, может, попросить Криса, чтобы он с ними поговорил?
— Ох, Мори, не знаю. Попробуй.
— Он собирался на выходные в Нью-Йорк. Я зайду к нему в гостиницу.
— Да, — кивнул Крис. — Мои родители отзывались о тебе очень хорошо. «Очень привлекательный молодой человек». Это мама сказала. Я запомнил.
— Раз так, не возьметесь поговорить с родителями Агаты? Твои родители или ты? По-моему,
— Не думаю, — мягко сказал Крис.
— Почему? Агги считает, что поможет.
— Агги так не считает. Просто хватается за соломинку.
Мори закрыл лицо руками. Напрасно он надеялся, что сможет хоть кого-нибудь убедить.
Крис отошел к окну, постоял, глядя вдаль. Словно бы решал для себя что-то важное. Наконец он повернулся к Мори:
— Послушай, есть предложение. Нервы у тебя на пределе, вот-вот сдадут — это с первого взгляда видно. Плюнь-ка ты на все, и поехали со мной в Англию. На той неделе. Если сложно с деньгами, могу одолжить. Исходим пешком весь остров, и ты родишься заново. По рукам?
— Крис, ты ничего не понял. Если ты вправду хочешь помочь, помоги — я ведь объяснил, как это сделать. Или ты не хочешь? Скажи честно.
— Честно?
— Честно.
— Я против этого брака. Узнай я обо всем раньше, я бы не позволил, чтобы дело зашло так далеко.
— Но почему, Крис? Почему?
— Мори, не будь таким наивным. Потому что ты — это ты.
— И чем же я отличаюсь от тебя?
— На мой взгляд, ничем. Но мир думает иначе. Ты — его жертва. Но Агги-то при чем? Хочешь и ее превратить в жертву?
— Ее это не страшит.
— Ей так кажется. Клубы, друзья, подруги — да вся ее жизнь! — ей всем придется поступиться. Ее детей отвергнут в тех домах, где сама она была желанной гостьей.
— Ей на это начхать.
— Но на родителей ей не начхать! Она очень близка с родителями, особенно с отцом. С тех пор как он болен полиомиелитом, Агата — его правая рука. Она была еще совсем крошкой, лет восьми-девяти, и помогала ему учиться ходить. У меня эта душераздирающая картина до сих пор перед глазами стоит.
— А то, что происходит сейчас, не раздирает тебе душу?
Крис глядел на него молча. Мори открыл дверь. «Друг мой. Мой добрый друг Крис. Иди к черту!»
Сияющим июльским днем состоялась церемония заключения гражданского брака. Вручая свидетельство, регистратор сказал: «Такая жара! Впору яичницу жарить на тротуаре».
В душном гостиничном номере раз в десять секунд вздрагивало электрическое опахало, и воздух начинал лениво колыхаться. Из открытого окна доносилась нескончаемая стонущая мелодия — пластинку ставили снова и снова. Они спустились в ресторан, поели пережаренного мяса и недоваренной картошки… Ничего лучше этой гостиницы, этого обеда и этой музыки в их жизни никогда не было.
Агги вынула из чемодана бутылку:
— Это я принесла для свадебного тоста. Погляди на этикетку! Первоклассное вино!
— Я в винах не разбираюсь. У нас дома и не пьют почти.
— А я во Франции привыкла. Там пьют вино вместо воды.
— И не напиваются допьяна?
— Нет. Просто становится легко и приятно. Ваше здоровье!
— И ваше, миссис Фридман.
Пожелав друг другу счастья и здоровья, они задернули занавески и вернулись в постель, хотя было лишь три часа пополудни.