Бессонница (др.перевод)
Шрифт:
Но коридор не закончился тупиком. Слева был лаз, спрятанный за столом, заваленным грязными тарелками, зеленой бумагой и…
Зеленая бумага? Нет, не бумага, а кучи купюр. Десятки, двадцатки и полтинники были разбросаны по тарелкам. В соуснице лежали несколько сотенных, а скатанная пятисотенная бумажка высовывалась из графина.
[Ральф, бог ты мой, это же целое состояние!]
Однако Луиза смотрела не на стол, а на стену с другой стороны прохода. Последние пять футов этой стены были сложены из спрессованных в подобие кирпичей купюр. Они находились в денежной аллее, причем
Он опустился на колени, чтобы получше рассмотреть лаз под столом. Кажется, с другой стороны была еще одна комната, но очень маленькая. Красное мерцание билось и пульсировало внутри, напоминая биение сердца. У Ральфа на туфлях мелькали блики.
Ральф показал на лаз и вопросительно посмотрел на Луизу. Она кивнула. Он встал на колени и пролез под денежным столом в святилище, которое Атропос создал вокруг вещи, что лежала на полу в центре комнаты. Это было именно то, за чем их сюда послали, теперь Ральф в этом не сомневался, но он все еще не мог понять, что это такое. Какая-то штука не больше мраморного шарика, в который играют ребятишки, лежала в темном коконе смерти, непроницаемом, как черная дыра.
Ну замечательно, просто отлично. И что теперь?
[Ральф! Ты слышишь пение? Оно очень тихое.]
Он удивленно взглянул на нее, а потом огляделся по сторонам. Он уже ненавидел эту чертову дыру, и хотя у него никогда не было клаустрофобии, сейчас ему захотелось бежать отсюда со всех ног. У него в голове зазвучал четкий и явственный голос: Это не просто, чего мне хочется, Ральф; мне это необходимо. Я сделаю все, что смогу, чтобы остаться с тобой, но если ты не закончишь в ближайшее время – что бы ты там ни собирался заканчивать, – наши желания уже не будут иметь никакого значения. Я просто развернусь и сбегу отсюда.
Ужас, сквозивший в этом голосе, вовсе не удивил Ральфа, потому что это и вправду было ужасное место. Не подземная комната, а дно какой-то глубокой шахты, стены которой были сложены все из того же краденого хлама: тостеры, скамеечки для ног, часы со встроенным радио, фотоаппараты, книги, шкатулки и ящички, туфли, расчески. Прямо перед лицом у Ральфа болтался, подвешенный на тесемке, старый саксофон с надписью ДЖЕЙК, выгравированной на тусклой поверхности. Ральф протянул было руку, чтобы убрать эту проклятую штуку от лица, но потом представил, что это может вызвать обвал, и все эти вещи погребут их тут заживо. В то же время он открыл разум и чувства и попытался услышать хоть что-то. В какой-то момент он вроде бы уловил звук, похожий на вздох, шум моря в раковине, но потом звук исчез.
[Если даже здесь есть какие-то голоса, я их не слышу, Луиза… эта чертова штука глушит все звуки.]
Он указал на предмет в середине круга – чернота, доселе неизвестная науке, мешок смерти, который был апофеозом всех мешков смерти, которые Ральф видел в жизни. Но Луиза покачала головой.
[Нет, оно их не глушит. Оно их высасывает.]
Она смотрела на вопящий черный предмет с ужасом и отвращением.
[Эта
Да, разумеется, так все и было. Теперь, когда Луиза произнесла это вслух, Ральф чувствовал, что мешок смерти – или предмет внутри – тянул что-то у него в голове, крутил, дергал… пытался вытащить это что-то, как зуб из десны.
Пытается высосать из них жизнь? Близко, но не то. Ральф сомневался, что этой штуковине в мешке смерти действительно нужны их жизни или души… Ей нужна их жизненная сила. Их ка.
Когда Луиза услышала эту мысль, ее глаза широко распахнулись… а потом ее взгляд уперся во что-то за правым плечом у Ральфа. Она наклонилась вперед и протянула руку.
[Луиза, на твоем месте я бы не стал этого делать… все это может обрушиться прямо на нас…] из кучи хлама извлекла какую-то белую штуку, посмотрела на нее с ужасом и пониманием, а потом протянула ему.
[Оно все еще живо – все, что находится здесь, еще живо. Я не знаю, как это может быть, но так оно и есть… не знаю… Но они очень слабые. Почему они такие слабые?]
Она держала в руке маленький белый тапочек, который раньше принадлежал либо миниатюрной женщине, либо ребенку. Когда Ральф взял его в руки, он услышал, как тот тихо поет слабым голосом, который доносился как будто издалека. Звук был одиноким, как ноябрьский ветер пасмурным днем, но очень приятным – в противовес тому мерзкому звуку, что издавал предмет на полу.
И Ральф знал этот голос. В этом он был уверен.
На носке тапочка было маленькое темное пятнышко. Сначала Ральф подумал, что это шоколадное молоко, а потом понял, что это такое на самом деле: засохшая кровь. И тут же он мысленно перенесся в тот кошмарный день, когда он увидел Элен перед «Красным яблоком» и подхватил Натали за секунду до того, как Элен ее уронит. Он вспомнил, как у Элен заплетались ноги, как она прислонилась к двери магазина, будто пьяница – к столбу. Как она протянула к нему руки. Отда мне моя маыша… отда мне На-ли.
Он знал этот голос, потому что это был голос Элен. Этот тапочек был у нее на ноге в тот день, и кровь сочилась не то из разбитого носа, не то из ободранной щеки.
Он пел и пел, его голос еще не совсем утонул в жужжании предмета в черном мешке смерти, и теперь уши Ральфа – или то, что заменяет уши в мире аур – были полностью открыты, и он слышал голоса всех остальных предметов. Они пели, как потерянный хор.
Живые. Поют.
Они могли петь, все вещи, спрессованные в этих стенах, еще могли петь, потому что могли петь и их владельцы.
Их владельцы все еще живы.
Ральф снова взглянул наверх и только теперь заметил, что хотя некоторые вещи были достаточно старыми – как, например, саксофон, – большинство из них были новыми. Три пары часов со встроенным радио, все – цифровые. Бритвенный станок, которым вряд ли пользовались хоть раз. Губная помада с ценником аптеки «Первая помощь».
[Луиза, Атропос забрал эти вещи у тех, кто будет сегодня в Общественном центре. Да?]
[Да, я уверена, что да.]