Бессонница. След
Шрифт:
— Да. Почти все существа, подобные мне, занимались такой работой. В этом было много плюсов, ведь по роду нашей деятельности мы недалеко ушли от инквизиторов. Каратели — это высший суд и закон.
— И что было дальше? Ты завел служебный роман?
— Если бы все было так просто, — вздохнул Винсент. — Однажды к нам привели девушку, которую звали Марта. Она занималась тем, что сейчас называют белой магией — была знахаркой, причем не шарлатанкой, а на самом деле помогала тем, кто к ней обращался. На ее беду, она жила неподалеку от семьи религиозных фанатиков, и не прилагала особых усилий для того, чтобы скрыть от них
— Что ты сделал?
— То, о чем тебе уже рассказала Дана. Я ее обратил.
Я сделал пару больших шагов, нагнал Винсента и пошел с ним рядом.
— Так вы умеете это делать? Я имею в виду… не такие, как Дана, которые почти вампиры, а такие, как ты.
— С технической точки зрения процесс этот прост: мы каждый день даем смертному свою кровь. Через месяц он перенимает большинство наших качеств, включая бессмертие. А остальное расставляет по местам время. Помнишь шрамы у меня на запястье?
— Помню, — ответил я. — Так вот о каких ошибках молодости ты говорил. А как тебе удалось доказать, что она не ведьма?
— Никто ничего не доказывал. Наша кровь при условии, если ее пьют регулярно, делает человека невосприимчивым к боли и во много раз повышает способность к регенерации, так что с пытками не было никаких проблем. А на костре нас сжечь, как ты понимаешь, невозможно: это равносильно легким солнечным ожогам. Поэтому разыграть смерть большого труда не составило: мы можем замедлять или даже останавливать сердцебиение на очень долгий срок, если понадобится.
Винсент пошел быстрее, и мне пришлось перейти на легкий бег для того, чтобы поспеть за ним.
— А что было потом?
— Потом у нас появилась проблема. Мы не можем обращать людей только потому, что нам так захотелось. Сам факт того, что мы полюбили смертного — это преступление, а о том, чтобы превратить его в подобное нам существо, и речи быть не может. Все новообращенные темные существа должны быть инициированы. Мне нужен был другой каратель, тот, кто признает право Марты на существование. Единственной, к кому я мог обратиться с такой просьбой, была Дана. Мы связаны кровными узами, я мог на нее положиться и рассказать все. Дана согласилась, взяв с меня обещание в случае чего не упоминать ее имя. Так нас с Мартой объединили узы, которые, по понятиям смертных, можно назвать браком. Несколько десятков лет мы жили спокойно и счастливо. А потом появилась Эмили. И, если Дана могла держать в тайне историю с Мартой, то после ее рождения дело приняло другой оборот.
— Боюсь даже предположить, какой.
— Дана оказалась в сложном положении. С одной стороны, она не могла меня предать. С другой стороны, она давала клятву верности Темному Совету, и клятва эта, как и любая другая, в которой используется формулировка «клянусь кровью своего создателя», свята для нас. С одной стороны, она всегда неровно дышала ко мне, и я это знал, а поэтому боялась приговора, который вынесет мне Темный Совет. С другой стороны, Дана могла выбрать только долг, хотя чувства ее природе не чужды. И она сделала свой выбор, рассказав обо всем ее покровителю.
Мы вышли на большую поляну. Луна наконец-то выглянула из-за туч, и лес уже
— Эмили оставили в живых — она была ни в чем не повинным ребенком, так что убивать ее не было смысла. А о том, что делать со мной и с Мартой, Темный Совет размышлял несколько дней. Обычно в таких ситуациях развоплощают обоих, но мне в виде исключения решили предоставить выбор. Самый страшный выбор, который только может сделать подобное нам существо.
— Дай-ка я угадаю. Тебе предложили либо убить себя, либо убить ее. И ты убил ее.
— Да. Именно так.
Я пошевелил ногой траву и, убедившись, что там нет никаких сюрпризов, сел на землю.
— Теперь я понимаю, почему ты мне об этом не рассказывал…
— Говорят, что создатель, скорее, вырежет себе сердце, чем убьет свое дитя. Но даже если бы у меня был миллион сердец, и я бы вырезал их по очереди, эта боль не сравнилась бы с той болью, которую я испытал тогда.
— А что сказала Дана? Что она сделала?
— Она была рядом, утешала, говорила, что все могло закончиться хуже. И в какой-то момент я осознал, что невозможно провести в трауре всю жизнь. Особенно если это вечная жизнь. А потом подумал о том, что слишком долго живу для себя, и мне пора обзавестись женой. Такой женой, которая подходит мне по статусу. Таких женщин вокруг меня было немного, а с Даной соперничать не мог никто.
Я вытянул ноги.
— Поверить не могу. Она подставила тебя, а ты на ней женился?
— Мы — не люди, Эдуард. Мы думаем иначе, и у нас другие ценности. С человеческой точки зрения Дана поступила подло. Но у нее не было выбора. Она все равно сделала бы это. В каком-то смысле она меня спасла.
— Да уж. Она, по-моему, еще та штучка… кстати. У вас что, приняты браки между членами семьи?
— Мы не члены одной семьи. Мы брат и сестра по крови, у нас один создатель.
Винсент сел рядом со мной.
— А почему вы теперь не вместе? — задал я очередной вопрос.
— Дана была одним из самых авторитетных и уважаемых карателей в Ордене. И за некоторые заслуги получила самый драгоценный подарок, о котором мы только можем мечтать: свободу. Она сняла с себя все клятвы, которые давала, включая клятву предназначения. Проще говоря, освободила себя от меня.
— А ты от нее освободился?
— Если я начну думать об этом, Эдуард, то радио в моей голове зазвучит еще более непонятно, чем раньше. Так что давай оставим эту тему. Нам надо подумать о другом: какого черта Дане взбрело в голову вставлять мне палки в колеса, и зачем она тут появилась?
Я закивал, показывая тем самым, что полностью согласен с таким решением. Тем временем Винсент поднялся, аккуратно расправил плащ, который он нес на сгибе локтя, и накинул его на плечи. Луна светила неярко, ее время от времени закрывали легкие облачка, но даже при таком освещении я заметил, что это вовсе не плащ, а длинная мантия из тяжелого материала. Винсент повернулся ко мне спиной, и я, чуть приподнявшись, разглядел на мантии двух вышитых змей, которые сплелись в тесный клубок. Скорее всего, змеи изображали какой-то древний символ, но я и понятия не имел, что это может означать. То же самое можно было сказать и о надписи на непонятном языке, которая заключала странный рисунок в окружность.