Бессонница
Шрифт:
— Вот теперь я готова. — Тогда идем.
Щелк.
Возле автобусной остановки виднелись красноватые пятна следов, уходившие в сторону дорожки, которой пользовались бегуны с мая по сентябрь.
Луиза задержалась на мгновение около низкого дощатого забора, оглядываясь по сторонам, желая убедиться, что трибуны стадиона пусты, затем подпрыгнула вверх. Она двигалась с легкостью и грацией молоденькой девушки, но, перекинув ногу через забор и оседлав его, замерла. На лице ее появилось смешанное выражение удивления и конфуза.
— Луиза? С тобой все в
— Да. Все дело в этом проклятом нижнем белье! Кажется, я похудела, и теперь оно не желает оставаться на месте! Черт побери!
Ральф осознал, что видит не только подол комбинации Луизы, но и три-четыре дюйма розового шелка. Он с трудом сдержал улыбку, когда Луиза села на широкую планку забора, приподняв вверх ткань. Ральф хотел было сказать, что выглядит она вполне соблазнительно, но передумал, решив, что это не очень удачная мысль.
— Отвернись, пока я поправлю деталь туалета, и сотри глупую, самодовольную ухмылку со своего лица.
Ральф послушно отвернулся и стал смотреть на Общественный центр.
Если на его лице и играла улыбка (Ральф считал, что Луиза, скорее всего, заметила это по его ауре), то вид темного, шевелящегося савана поспешно позаботился о ее исчезновении.
— Луиза, может быть, лучше вообще это снять?
— Простите меня, Ральф Робертс, но не в моих правилах снимать нижнее белье и оставлять его на беговой дорожке, а если ты когда-нибудь и знал девушку, позволявшую себе подобные вещи, надеюсь, это было еще до знакомства с Кэролайн. Жаль, что у меня нет… В голове Ральфа пронесся образ английской булавки.
— Конечно, но не носишь же ты ее с собой, Ральф!
Он покачал головой и послал свой собственный образ: песочные часы с иссякающим запасом песка.
— Ладно, ладно, я приняла послание. Кажется, теперь нижняя юбка на мне немного продержится. Можешь поворачиваться.
Луиза самоуверенно спрыгнула с дощатого забора, однако аура ее значительно побледнела, а под глазами вновь появились темные круги.
Восстание Основных Покровов было подавлено.
Ральф подпрыгнул, занося ногу над забором, и легко спрыгнул вниз.
Ему понравилось ощущение этого движения — казалось, оно разбудило былую память в его суставах.
— Нам следует хорошенько подпитаться, Луиза.
Луиза утомленно кивнула:
— Знаю. Пойдем.
Следуя за оставленными Атропосом отметинами, они пересекли стадион, перелезли через забор с противоположной стороны, затем спустились по заросшему кустарником склону к Нейболт-стрит. Ральф, видя, как Луиза хмуро придерживает сползающую нижнюю юбку, хотел было еще раз предложить ей отделаться от нее, но передумал. Если ей надоест, она сделает это и без его советов. Самая большая тревога Ральфа — что след Атропоса вообще может исчезнуть — поначалу оказалась беспочвенной. Красноватые капли уводили их по Нейболт-стрит мимо облезлых многоквартирных домов, которые давным-давно следовало бы снести. Обтрепанное белье сохло на провисших веревках, грязные, сопливые дети следили за их продвижением, стоя в замусоренных пыльных двориках.
Хорошенький светловолосый мальчуган лет трех застыл на крыльце дома, подозрительно посматривая на Ральфа и Луизу, затем одной рукой
Нейболт-стрит упиралась в старое трамвайное депо, и здесь Ральф и Луиза моментально потеряли след. Они остановились возле деревянных рогаток, перекрывающих спуск в старинный подвал — единственное, что уцелело от депо, — осматривая полукруг огромного пустыря. Ржавые рельсы мерцали сквозь густую поросль подсолнечника и сорняков; осколки сотен битых бутылок сверкали на солнце. На полуразрушенной стене дизельного гаража горели огромные ярко-красные буквы: «СЮЗИ СОСАЛА МОЕГО ТОЛСТЯЧКА».
Это сентиментальное заявление расположилось рядом с танцующей свастикой. Ральф: — Куда же, к черту, они подевались?
— Посмотри-ка сюда, вниз, — видишь?
Луиза указывала вдоль того, что до 1963 года было главной линией, а до 1983 года — единственной, теперь же являло собой ржавые, заросшие травой рельсы, ведущие в никуда. Даже шпалы исчезли, сгорев в пламени вечерних костров, разводимых либо местными пьянчугами, либо бродягами, совершавшими набеги на картофельные поля округа Арустук или на яблоневые сады в надежде на улыбку Фортуны. На одной из нескольких уцелевших шпал Ральф заметил отпечатки розового следа. Они выглядели более свежими, чем следы на Нейболт-стрит.
Ральф проследил взглядом направление заросшей трамвайной линии.
Если память не изменяла ему.
Колея огибала Муниципал Голф-Курс на пути к… На обратном пути в западную часть города. Должно быть, именно эта нефункционирующая линия проходила мимо аэродрома, возле которого на площадке для пикников — возможно" именно в данную минуту — Фэй Чепин готовился к «взлетно-посадочному N3».
«Когда-то все это было единой окружной дорогой, — подумал Ральф. — Потребуется не менее трех дней, чтобы обойти ее, но в конце концов мы вернемся туда, откуда начали, не в Эдем, а на Гаррис-авеню».
— Эй, как поживаете?
Ральфу голос показался знакомым, ощущение узнавания еще больше усилилось, когда он увидел говорившего. Тот стоял позади них в точке, из которой уходил в небытие тротуар Нейболт-стрит. На вид незнакомцу было около пятидесяти, но на самом деле на пять-десять лет меньше. Мужчина был в свитере и обтрепанных джинсах. Окружавшая его аура цветом напоминала Цветные бутылки «Сэн-Патрикс Дэй». И тут Ральф вспомнил: пьянчужка, клянчивший у него деньги в Строуфорд-парке в тот день, когда Ральф встретил Билла Мак-Говерна, горюющего о своем старом приятеле Бобе Полхерсте… Который, как выяснилось, пережил самого Билла. Иногда жизнь бывает еще забавнее Гручо Маркса <Один из братьев Маркс — известных комедийных киноактеров.>.
Жуткое ощущение фатальности охватило Ральфа, а с ним пришло и интуитивное понимание сил, окружающих его и Луизу. Ральф вполне мог обойтись и без них. Неважно, какими были эти силы — благородными или подлыми, принадлежали ли они Предопределению или Слепому Случаю, важно лишь, что они огромны, именно они превращали все сказанное Клото и Лахесисом насчет свободы выбора и воли в насмешку. Ральф и Луиза оказались лишь спицами в огромной колеснице — колеснице, катящей их к истоку, несмотря на то, что они все дальше углублялись в туннель.