Бесстрашные
Шрифт:
высится, словно могучий дуб над пшеничным полем. Через год он ушел из спорта, купил
ранчо около города Форт-Уэрт (штат Техас), где мирно жил, пока Бог не призвал его к
Себе 26 сентября 2006 года.
Вымыв посуду, он уселся послушать любимую христианскую радиостанцию. Пегги
ушла в церковь на занятия по изучению Библии («Я так тобой горжусь», — всегда
говорил он ей). Вернувшись через несколько часов, она увидела мужа лежащим на
полу. Никаких следов страданий и
* * *
44
В России начала 1950-х годов не требовалось особых поводов для ареста ее
граждан. Стоило кому-то усомниться в мудрости сталинской политики или высказаться
против засилья коммунистов, и вскоре он уже топтал вечную мерзлоту за колючей
проволокой одного из советских лагерей. Так было с Борисом Корнфельдом. Сведений
о его преступлениях у нас нет, известны только скупые подробности его жизни. Родился
евреем. Выучился на врача, подружился с одним христианином.
Имея много свободного времени, эти двое вели долгие горячие споры. Корнфельд
начал видеть связь Мессии, обетованного в Ветхом Завете, с Назарянином из Нового
Завета. Обращение к Иисусу противоречило всей сути его иудейского духовного
наследия, но в конце концов он к этому пришел.
И это стоило ему жизни.
Он увидел, как охранник украл пайку хлеба у умирающего. До своего обращения в
веру Корнфельд никогда бы не сообщил о совершившемся преступлении. Но теперь его
вынуждала к этому совесть. Стало только вопросом времени, когда другие охранники
сведут с ним счеты11. Корнфельд, даже подвергаясь такой опасности, сохранял мир в
душе. Впервые в жизни он не испытывал страха перед смертью и загробной жизнью.
Единственным его желанием было рассказать кому-то о своих открытиях перед тем, как расстаться с жизнью.
11 В книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», из которой мир узнал о существовании
доктора Бориса Корнфельда, не содержится описанных автором подробностей его смерти. В
автобиографической повести Павла Стефановского можно найти другие подробности:
«У западных украинцев была организована своя разведка и контрразведка, которые и в лагере
продолжали борьбу с бывшими крупными советскими работниками и стукачами, выявляя таковых и
беспощадно убивая. Такие террористические акты обычно осуществлялись утром, в первые минуты
после подъема. Приговоренный к смерти, еще не окончательно очнувшись от сна, в первую секунду не
понимал, что жизнь его трагически прекращается. В считанные секунды два молодых хлопца-
исполнителя, предварительно напичканные наркотиками, молниеносно наносили по беспомощно
лежащему человеку 10-12
никто не проснулся. Иногда оружием служили простые штукатурные или самодельные молотки, которыми еще быстрее, в 1-2 секунды, разбивали череп.
Так был невинно убит доктор Борис Корнфельд, о чем Александр Солженицын написал подробно
в главе первой «Восхождение» части четвертой «Архипелага ГУЛАГ». Доктор Борис Корнфельд был
хорошим врачом и очень добрым и отзывчивым человеком. За свою отзывчивость, неотказность к
просьбам заключенных он и погиб. Однажды к нему обратился один из главарей западных украинцев с
просьбой дать немного наркотика, чтобы якобы успокоить головную боль, мучившую его после
ранения на фронте. Борис, ничего не подозревая о действительном предназначении наркотика, с
опаской и уговором молчать об этом помог «больному», который отблагодарил доктора салом. Через
неделю просьба повторилась и, как это ни было опасно и даже преступно, «больной» опять получил
помощь и опять отблагодарил салом. Потом, без всякого сала, начались провокации и угрозы и, когда
Борис отказался снабжать группу наркотиками, его просто убили, чтобы вдруг не выдал «больных».
(Стефановский П. П. Развороты судьбы. М.: Изд-во РУДН, 2002-2003. Кн. 2: КГБ - ГУЛАГ. С. 116).
Впрочем, согласно «Открытому письму Солженицыну» Семена Бадаша
, подполье в ГУЛАГе было не
западноукраинским, а интернациональным. В него входили и украинцы, и евреи, и русские, и
кавказцы... Исполнителями же «казней» действительно чаще всего были бандеровцы. — Примеч. ред.
45
Такая возможность появилась — в лице ракового больного, такого же узника, который выздоравливал после операции на брюшной полости. Оказавшись наедине с
ним в пустой палате, Корнфельд с настойчивостью повел свой рассказ. Он излил душу.
Молодой человек был глубоко тронут, но все же так слаб после анестезии, что начал
засыпать. Проснувшись, он захотел увидеть вчерашнего собеседника. Было слишком
поздно. К утру кто-то уже нанес доктору восемь ударов в голову штукатурным
молотком. Коллеги пытались спасти его жизнь, но не смогли2.
Байрона Нельсона и Бориса Корнфельда объединяла их убежденность. Оба
опирались в своих упованиях на одну и ту же скалу, обращали свой взор на одни и те же
небеса, верили в одного Спасителя. Однако один из них отправился на небеса по пути
мира, а другой — в вихре жестокости.
Будь у меня выбор, я бы предпочел участь Нельсона.