Бесстыдница (Эксгибиционистка)
Шрифт:
Она нисколько не удивилась, увидев на последних страницах альбома собственные фотографии. Мерри отрешенно разглядывала их, восхищаясь позами и изяществом линий на одних и недовольная другими. Интимные акты, позы и запечатленные крупным планом гениталии казались ей совершенно безжизненными, холодными, нереальными. Она долго разглядывала фотоснимки, пытаясь преодолеть собственное безразличие. Она смогла почувствовать только жалость, и даже не к Раулю и не к себе, а к этим снимкам – насколько в них была погублена даже та крохотная искорка жизни, которую навечно остановил щелчок затвора фотоаппарата. Она поняла, почему Рауль был вынужден постоянно пополнять свою коллекцию – несчастный тщетно пытался поймать
Что ж, теперь можно уходить. Она не бежала, нет, а просто уходила. Мерри закрыла альбом, положила на прежнее место и задвинула ящик. Она прекрасно понимала, что навсегда закрыла не только альбомные страницы…
ЭПИЛОГ
– Тужься, – велела индеанка.
– Я стараюсь, – раздраженно сказала Мерри.
– Сильнее.
Мерри закусила край полотенца, которое подсовывала ей женщина, когда схватки усиливались. Она напряглась, выгнув спину. Боль постепенно стихла и отступила. Мерри обессиленно лежала, мокрая, обмякшая.
– Еще не видно? Выгляни из окна и скажи, не появился ли он.
Индеанка подошла к окну посмотреть, не приближается ли черный «форд» Дока Гейнса. Внука старого Дока Гейнса, ветеринара, который пятьдесят четыре года назад принимал роды у матери Мередита Хаусмана.
Мерри лежала на просторной кленовой кровати Мамаши Хаусман в спальне, которая вот уже два года пустовала. Напротив, в кресле, сидела Эллен, бабушка Мерри. Как всегда, она вышивала.
– Больно, – пожаловалась Мерри. – Просто не могу терпеть, когда накатывает.
– Нужно терпеть, – покачала головой Эллен.
– Дыши почаще. Как щенок, – посоветовала индеанка.
– Боль только кажется такой сильной, – сказала Эллен. – Потом сама поймешь, что это ерунда. Настоящая боль еще впереди.
Тамбурный крючок поблескивал в лучах заходящего солнца, которые пробивались через окно. Эллен думала о жизнях, зарождавшихся и заканчивавшихся на этой кровати. Она вспоминала их всех по очереди, живых и ушедших: Мерри, потную и измученную непривычной болью; Мередита, который даже с рождения был лишен тепла этой уютной кровати, а потом навсегда ушел в небытие; Сэма и муки, которые он терпел как незаконнорожденный сын Мамаши Хаусман; Мамашу Хаусман, которая умерла на этой самой кровати, так ни разу и не испытав счастья любви к своему чаду; и наконец, старого Эймоса Хаусмана, которого сама видела лишь однажды, когда была сопливой девчонкой.
Казалось, это тянется бесконечно. А вот теперь – начинается с самого начала.
Мерри истошно закричала. Ее голова беспомощно дергалась на подушке.
– Он уже пошел, – сказала индеанка. – Тужься сильнее!
Мерри резко выгнулась, закусив губу. Индеанка надавила ей на низ живота. Из груди Мерри вырвался пронзительный, звериный вопль.
Ребенок появился на свет.
Индеанка ловко подхватила мокрое, скользкое тельце, перерезала пуповину и передала крохотное красное существо Эллен. Та подняла младенца за пятки и звонко шлепнула по попке, чтобы прочистить ротик и горло.
Еще шлепок, еще, и – младенец тоненько и негодующе запищал. Эллен завернула новорожденного в шаль.
Мерри вздохнула.
Эллен поднесла крохотное существо к самому лицу матери.
Мерри посмотрела и улыбнулась.
– Девочка! – сказала она.
Теперь все начнется заново, подумала она.
В издательской фирме «ОЛМА-ПРЕСС» в 1994 году выйдет роман Розмари Роджерс «ОБНАЖЕННЫЕ ЧУВСТВА».
Любовная история преуспевающей тележурналистки и фотомодели потрясает своей трагической обыденностью и достоверностью,
Роман отличают почти детективный сюжет, мастерское раскрытие психологических портретов героев, изобилие эротических сцен, написанных с беспрецедентной откровенностью.
…Фрэнси позвонила Брэнту Ньюкому два дня спустя. Стояло субботнее утро, и Дэвид своим звонком уже поставил семейство в известность, что страшно занят и на этот уик-энд вырваться в Олбени не сможет. Для Фрэнси звонок Дэвида означал, что ей придется еще одну субботу и воскресенье провести с младшими братом и сестрой. Особенно Фрэнси ненавидела субботы, когда экономка, миссис Лэмберт, отдыхала и ей приходилось, хотела она этого или нет, взваливать на себя все заботы по дому и выступать в качестве няньки Рики и Лайзы. Но сегодня они этого от нее не дождутся. Сколько можно, в конце концов! Разве Дэвид не понимает, что ей уже исполнилось семнадцать и она имеет право на собственную личную жизнь? Дэйв совершенно невыносим – он такой ужасный эгоист! Зато она может положиться на Рика, который обладал мягким характером и был добрым и покладистым мальчуганом. Ко всему прочему, Рик и Лайза любят ее и никогда ничего не расскажут старшему брату. Она позволит им остаться дома и смотреть телевизор до посинения, а сама наготовит разной еды и бутербродов, чтобы детишки не голодали, пока ее не будет. Они даже не успеют соскучиться, она же вернется через какое-то недолгое время…
Когда Фрэнси набирала номер Брэнта, ее руки тряслись – так сильно она боялась, что не застанет того дома. Довольно долго никто не поднимал трубку; наконец, Брэнт ответил хриплым со сна голосом, явно недовольный, что его разбудили. Фрэнси с замирающим сердцем сообщила ему, кто звонит, на мгновение испугавшись, что он просто-напросто позабыл о ней. Некоторое время Брэнт молчал, ничего не отвечая Фрэнси, зато когда заговорил снова, его голос как по мановению волшебной палочки изменился и зазвучал вполне любезно, хотя в нем проскальзывали нотки неприкрытого веселого удивления. Они договорились встретиться во второй половине дня, когда Брэнт, по его словам, окончательно придет в себя и сможет уделить Фрэнси побольше внимания. Он продиктовал ей адрес и повесил трубку без лишних слов, Фрэнси же еще с минуту простояла у телефона, вцепившись в аппарат с такой силой, что костяшки пальцев побелели – она не могла прийти в себя от охватившего ее возбуждения.
Оказалось, что дезертировать из дома не так-то просто, как показалось Фрэнси сначала. Прежде всего, Рик осведомился, куда это она направляется, причем вопросы он задавал весьма мрачным тоном, поскольку Фрэнси неосмотрительно обещала поиграть с ним в бейсбол.
– Мне тоже осточертело сидеть целыми днями в нашей старой развалюхе, – пожаловался он. – Если ты не в состоянии сыграть со мной, то, возможно, отец Боба Филдса составит мне компанию. Он как-то сказал, что и сам не против перекинуться мячом после того, как я поплакался ему в жилетку, что мне не с кем играть.
Фрэнси постаралась отделаться от Рика, придав своему голосу начальственные модуляции старшей сестры, но Лайза, обладавшая способностью чуять скандал в самом зародыше, принялась молча рыдать, закрыв личико руками.
– Послушайте, нет, только послушайте, ребятки, для меня чрезвычайно важно вырваться сегодня из дома.
Чрезвычайно! Я вам клянусь. Разве я покинула бы моих славных братика и сестричку, если б это не было так важно для меня? Вы только посмотрите на других девчонок моего возраста. У них у всех уже есть собственные автомобили, и они разъезжают себе спокойненько на свидания, словно какие-нибудь леди. А Дэвид хочет, чтобы я вечно здесь торчала. В один прекрасный день у меня от всего этого поедет крыша!