Бестии
Шрифт:
Голос нежный. Ни тени издёвки. До поры.
Смотрит как на гадюку. Особо экзотическую.
– Карьеру, значит, делаешь? И каким же местом?
– Тем самым, глубокое изучение которого вам оказалось не под силу и не на пользу.
Я о мозге. В основном.
Резонирующая тишина.
Рядом чуть слышно всхлипнул от смеха Тиг.
Шахов, наливаясь сизой кровью, пытается подняться, пальцы скребут столешницу.
– Ну зачем же руки пачкать? Зовите охрану.
А уволили-то ещё при мне. По бедности.
Пальцы
А во всех боевых искусствах – реальных! – упавшего как раз и положено добивать.
Ладно уж. Этому точно хватит.
Напоследок взгляд – словно раздавленного таракана счищаю с плинтуса и одолжение сделала, наклонившись – и можно удалиться. Неспешным подиумным шагом.
В коридоре дождалась Тига. Смиренно подняла глаза. Сейчас вздрючит за перебор.
Нет, свирепые взгляды – это не его. На пятой секунде согнулся от смеха.
– Ох, Кошка, Кошка… Ну в кого ты такая язва?
– Сама в себя. Ты ему впечатление, надеюсь, не смазал?
– Просто уточнил ко…
Смех оборвался.
Застыв, смотрит в конец коридора – где его бывший офис.
Плащ, перекинутый через руку, скрыл пальцы, впившиеся в ладонь. Внутренности скрутила тошнота.
Крупная дрожь.
Конец коридора – три-четыре метра – затянут чем-то серым, полупрозрачным, клубящимся. Точно как Чужие кубло строили, только отдельные нити видны чётче. По незнанию примешь за дым. Начинается сразу за трещиной у двери офиса – на высоте щиколоток, ближе к окну круто уходит в подъём. Серые завитки у самой фрамуги.
Пухнет, как тесто.
Если уже тесно в подсобке… каков же уровень там, у стола в кабинете?
Под потолок, как вода в каютах третьего класса – за минуты до того, как «Титаник» переломился, как пережаренный тост в нервных пальцах…
По коридору снуют люди, спокойно ныряют в серое, не замедляясь, проходят сквозь. Не морщатся, не разгоняют характерными жестами. Ни запаха гари, ни сигарет.
Бок? Морда? Рецепторы? Биополе?
Тиг пытается обернуться ко мне. Взгляд не пускает. Приварен к серому, как конец стального троса.
– Щупальца…
– Метастазы.
– Выберется же.
– Я проверю.
Схватил за локоть.
– Не смей!
– При людях не опасно. Пусти, увидят.
– Я с тобой.
– Нет. Не видишь – там окно наглухо.
Лишь когда приблизилась, дошло – совершенно машинально руки завязывают пояс плаща. То ли Тиг накинул, то ли сама…
Девять десятых ощущений сосредоточились во фронтальном зрении. Остальное – осязание. Не кожей – биополем. Верхним слоем.
Нет чёткой границы между ней и «пустым» воздухом. Будто отодвигается, как линия горизонта. Оптический эффект. Лишь дверь офиса справа – ориентир приближения.
Завитки серого стелятся по полу, по-змеиному поднимаются
Стоп. Шорох – точно глюк. И осязательные сигналы…
Тихо. Стоять. И пострашней видала. И в руках держала. Создателю Чужого Хансу Гигеру хватило бы, чтоб пожизненно писаться в постель. И рисовать лишь комиксы со Скуби Ду.
Видала всякое. Но не в такой обстановке. Слишком двухмерной. Слишком человеческой.
Главная жуть – в контрасте. Даже если взять в расчёт нерассуждающий нутряной протест.
Парализующий приступ ксенофобии.
Ну, ещё шаг…
Прямо в гущу.
Ледяной клубок.
Внезапная слабость. Кожу покалывает. Колени дрожат. В голове обрывочные образы.
С силой зажмурилась. Даже прижатые веками к сетчатке, не переводятся в слова. А мне нужны слова. Даже мысли должна видеть в буквах. А пойманные образы – бесконечно чужие. Будто посланы не человеком созданной сущностью. Вот это ненависть… Неужто двухмерный сотворил… сотворила? Даже не верится…
Беззвучная вспышка в голове. Будь в зубах пломбы – заворочались бы.
Импульс не требует перевода.
«Уходи. Убью.»
«Ах ты дрянь…»
– Что, тихо сам с собою?
Танечка.
(я что, вслух?)
– Вам случайно не сюда, мадам?
Подбородком показывает на дверь туалета – тремя метрами дальше. В руках полный поднос кофейных чашечек.
– Да нет, на деревце смотрю. Новое?
У окна в кадке то ли фикус, то ли пальмочка, не разбираюсь. Но видела фотку в инете. Толстенькие мясные листики должны весело торчать – а они прижаты, как ушки у котёнка, что глядит на занесённый тапок. Земля в трещинах, в трёх местах проглядывают корни. Будто в попытке убежать.
Тоже чувствует. Бедное, сколько ж оно уже у твари под боком…
– На той неделе привезли.
(ой, мама…)
– А что ж вид сиротский? Поливать надо. Загубите. Ещё и накурили. Ф-фе!
– Кто накурил?
– Мало вас тут, самоубийц… Аж дым висит.
– Никакого дыма.
Стоит, главное, по колени в этом – и как в танке.
– Ещё б ты чуяла после кухни вашей…
– Что, так и не куришь? Не приучил ещё Гектор Андреевич?
– Щас. Скорей уж я отучу.
– Енто вряд ли, – философски заметила Танечка.
Плечи зябко передёрнулись. Чашечки на подносе звякнули.
Мощная тварь. Даже двухмерные чуют, даром что тепличные…
С трудом подавила желание сказать: «Не ходи».
А смысл?
Танечка легко шагнула дальше. Туда, где уже глубоко.
Завитки коснулись локтя. То ли холод, то ли клеточный – вне сознания – ужас заставил мышцы сократиться. Поднос дрогнул.
Об пол звякнула ложечка.
Попробует поднять – уронит остальное. Как та обезьяна с горохом из притчи Толстого.