Бестия

Ренделл Рут

— Но почему он их не обменял? Почему мы нашли деньги в доме его родителей?

— Потому что он не дождался своей очереди. Сначала появились Хокинг с Бишопом, потом убили Мартина. Энди подобрал оружие и скрылся. Взял, чтоб его продать, и так и сделал. А потом стал шантажировать покупателя: мол, тот владеет оружием, замешанным в преступлении. Доллары он так и не поменял. Взял их домой и спрятал в комод. Потому что боялся… Что-то вроде суеверного страха, что его выследят с ними после случившегося. Со временем он, может, и поменял бы их, но не сразу. Да и за револьвер он получил куда больше, чем пятьдесят фунтов.

— Думаю, что вы правы, — медленно

согласился Уэксфорд.

* * *

Дружелюбный, гостеприимный жест, который мог означать попытку помириться с Николасом Вирсоном. Похоже, Дэйзи сделала шаг, но получила отказ. На том же основании, как и давний отказ Вирсона переночевать в «Тэнкред-хаусе»?

Правда, теперь все обстояло совершенно иначе. Молодому человеку некуда было податься. И все же на небосклоне Дэйзи его звезда закатилась — неважно, что когда-то сияла так ярко, отражаясь в изумленном и обожающем взгляде. Его сместил Тэнни Хоггарт. «Твой взор ему сияет светлей, чем звезды…» [24]

24

В. Шекспир. «Сон в летнюю ночь». Пер. Т. Щепкиной-Куперник.

В ее возрасте это нормально. Ей восемнадцать лет. Но произошла трагедия, у Николаса сгорел дом, погибла мать. Дэйзи должна была проявить радушие, но ее предложение, просто из-за существования Тэнни Хогарта, было отвергнуто.

Николас Вирсон, пока не найдет себе постоянного жилья, поселился в «Оливе и голубе». Там, в баре, Уэксфорд его и обнаружил. Из каких сундуков извлек он этот черный костюм, в который был одет, Уэксфорд понятия не имел. Вид у Николаса был унылый и одинокий, да и выглядел он много старше, чем при их первой встрече в больнице: печальный, потерявший надежду человек. Когда Уэксфорд подошел к нему, он закуривал сигарету и тут же принялся оправдываться:

— Я бросил восемь месяцев назад. Мы с матушкой как раз проводили отпуск на Корфу. Хорошее было время: ни стрессов, ни волнений. Вот ведь забавно: тогда я сказал, что ничто не заставит меня закурить снова. Но я же не мог предвидеть, что произойдет. Сегодня я уже выкурил двадцать штук.

— Мне бы хотелось еще раз поговорить с вами о вечере во вторник, мистер Вирсон.

— О Господи, это необходимо?

— Я не стану мучить вас расспросами, расскажу кое-что сам. Вы должны будете либо подтвердить мой рассказ, либо отрицать его. Думаю, отрицать вы не станете. Вы были в Тэнкред-хаусе.

В печальных голубых глазах молодого человека вспыхнули огоньки. Вирсон сделал глубокую затяжку курильщика, в самокрутке которого — табачок покрепче обычного. Немного помявшись, он вновь выдавил из себя одну из классических фраз, характерных для тех слоев общества, которые он отвергал как криминальные:

— А если и был?

Что ж, уже хорошо, что не другую: «Допустим».

— Вы не только не разъезжали по округе — вы прямехонько отправились туда. Дом был пуст. Дэйзи не было, как не было и полицейских. Но вы это предвидели, знали, что вас там ожидает. Где вы припарковали автомобиль, сказать не берусь. Но укромных уголков там достаточно: спрятать машину так, чтобы ее не заметили те, кто подъезжает к дому по главной дороге или по объездному пути, — задача несложная. Вы подождали немного. Должно быть, было холодно и скучно, но вы не отступали. Не знаю, когда они появились, Дэйзи и молодой Хогарт, не знаю откуда. Приехали ли

в его фургончике или в ее автомашине — одной из многих. Но они наконец появились, и вы их увидели.

— Почти в двенадцать, — пробормотал в бокал Вирсон.

— Вот как.

Он продолжал бурчать себе под нос, невнятно и тихо:

— Она вернулась почти в двенадцать. За рулем был молодой человек с длинными волосами. — Вирсон поднял голову. — Он вел машину Дэвины.

— Теперь она ее, — заметил Уэксфорд.

— Это неправильно! — Вирсон стукнул кулаком по столу, и бармен стрельнул в их сторону встревоженным взглядом.

— Что именно? Брать машину бабушки? Но ведь она умерла.

— Да нет же… Я о другом. О том, что она моя. Мы ведь практически обручились. Она сказала, что скоро выйдет за меня замуж. Сказала в тот самый день, когда вышла из больницы и приехала к нам.

— Такое случается, мистер Вирсон. Она ведь совсем молода.

— Они вошли в дом вместе. Проклятье, он обнимал ее за плечи! Какой-то тип с волосами до плеч и двухдневной щетиной на лице. Я понимал, что в эту ночь он обратно не выйдет. Не знаю уж почему, но я это чувствовал. Дальше ждать не было смысла.

— Быть может, ему повезло, что не вышел обратно.

Вирсон метнул в него вызывающий взгляд.

— Быть может.

Уэксфорд и верил, и не верил ему. В какую-то часть — определенно. А мог бы поверить и полностью. Поверить, но не доказать. Он уже вплотную приблизился к разгадке, почти наверняка знал, что произошло одиннадцатого марта, знал мотивы и имя одного из двух исполнителей. Как только вернется домой, тут же позвонит Ишбел Максэмфайр.

Почту принесли поздно, уже после того, как он уехал на службу. Среди прочей корреспонденции пришла бандероль и от Эмиаса Айленда с корректурой нового романа Огастина Кейси «Плеть». Эмиас писал, что этот экземпляр корректуры — один из пятисот, которые выпускает «Кэрлион-Квик». На том, что получил Уэксфорд, стоит номер 350, и ему не худо бы сохранить его, поскольку в один прекрасный день можно будет сорвать за него хороший куш. Особенно если заполучить еще дарственную надпись Кейси. Ведь он, Эмиас, прав, Кейси — друг его дочери?

Порыв не медля отправить романчик в огонь, разведенный Дорой, ему удалось подавить. Разве они с Огастином Кейси ссорились? Отнюдь нет. Для Шейлы худшее уже позади, и благодарить за эту услугу следует Кейси.

Он набрал эдинбургский номер, но ответа не получил. Дома никого не было, а значит, не будет часов до десяти — половины одиннадцатого. Если человек не добрался до дому в восемь, можно голову класть на отсечение, что его не будет и до десяти. Попробовать скоротать время с книгой Кейси? Даже если миссис Максэмфайр на все его вопросы скажет «да», нить все-таки останется тонка…

Он начал читать «Плеть» — предпринял попытку, довольно быстро сообразив, что ничего не понимает, и не потому вовсе, что унесся мыслями в неведомую даль, а просто потому, что чтиво оказалось невразумительным. Добрая часть книги была изложена стихами, оставшееся — в виде беседы двух безымянных особ, похоже, хотя с уверенностью не скажешь, мужского пола, глубоко озабоченных исчезновением армадилла. Он заглянул в конец книги, но яснее не стало, вернулся в начало, увидел, что стихи, перемежающиеся беседой об армадилле, тянутся по всей книге; исключение составила лишь одна страница, испещренная алгебраическими уравнениями, да другая, на которой пятьдесят семь раз было повторено одноединственное слово — «дерьмо».