Бестолковая любовь
Шрифт:
Ниночка будто заметалась, сама себя не понимая, не отдавая себе отчета в случившемся. Все стало мало и коротко, как платье, из которого она давно выросла. Все почему-то давило и раздражало, неожиданно окружающее оказалось мелким и незначительным все, кроме храма Покрова… Что вдруг случилось с ней? И почему все вокруг — пустое? И она сама, и ее придуманная любовь к Александру, и ее привязанность к детям?..
Нина задумалась. Но она ведь не просто их любит, а пытается чего-то добиться для себя с их помощью, доказать окружающим, какая она великолепная учительница, как много умеет,
А дети — не подопытные кролики и не материал для экспериментов. Они живые и будут жить так, как хотят. Никакие концепции и рамки не для них. И Нина с ее разработками и мечтаниями… Да, надо признаться себе самой: она пришла в школу, чтобы себя показать, о себе заявить… Только с этой одной-единственной целью…
Нина сжала горячие, потные, противные ладошки и опустилась на траву. Было очень плохо… Но почему?! Почему именно здесь и так неожиданно?!
Белые стены монастыря высились над нею, как крылья огромной птицы. И тут появилась она… Да-да, как раз в этот момент… Очень красивая молодая цыганка с толстой длинной косой. Склонилась над Ниной и пробормотала:
— Нюхнуть хочешь?
— Что? — не поняла Нина.
— Героин, кокаин, элэсдэ, экстази… — монотонно забубнила цыганка. — А то гляди, ломка будет… Вон уже сидишь, не встаешь на ноги, сил нет…
— Да у меня от другого их нет, — наконец, все поняв, обозлилась Нина. — Я не наркоманка! Просто устала… Плохо мне…
Цыганка присела рядом на корточки, распустив по траве веером яркую юбку.
— Беременная, что ли?
Нина отмахнулась:
— Да нет… Проблемы разные… Это сложно объяснить.
Цыганка внезапно с любопытством спросила, вглядываясь в лицо Нины темными глазами без всякого намека на зрачки:
— Любишь его?
— Кого? — удивилась Нина.
— Его, — флегматично повторила цыганка. — Сама знаешь кого. Своего парня.
— Нет, не люблю, — вздохнула Нина.
— А он тебя?
Темные глаза тлели жарким костром, разведенным давно и напрасно. Для кого ему гореть?..
— Он?.. Не знаю… Тоже, наверное, нет… А ты почему спрашиваешь?
Цыганка на прямой вопрос не ответила. Она будто разговаривала сама с собой.
— Да нет ее, любви этой… Кто там кому нужен… Мужики глаза только сальные пялят… Руки жесткие, грубые… Гадости говорят… Девка нужна им для постели… А для чего же еще? Грязь! Выдумали эту любовь… Вы, русские! — вдруг с ожесточением крикнула она. — Придурочные вы, живете набекрень!
— А вы ровно живете? — искренне удивилась Нина. — Вон наркотой торгуете…
— Жить-то надо, — философски отозвалась цыганка.
Как же она была хороша! Нина прямо залюбовалась ею, освещенной заходящим солнцем.
— Вы, русские, тоже торгуете. И воруете вовсю. Я сама сколько раз в электричках да в автобусах карманников видала… Только вы не замечаете, как они шуруют… Это меня не проведешь. Но мне они мигнули — и я молчу. Пускай свое дело делают!
— Свои люди в доску, — хмыкнула Нина.
Цыганка ее иронии не поняла.
— Ты, девушка, вставай поживее да иди к своим. А то наши прибегут…
Она не успела договорить, как откуда-то слева весело подлетели
— Ничего не бойся, иди, я с тобой…
Они обе словно заклинали — одна, золотозубая, впереди, и вторая, с косой, сзади. Кто кого сильнее… И Нина между ними…
Она резко открыла глаза. Черная ночь за окном…
А что было дальше?..
Память будто устала, притомилась от излишнего напряжения и перестала трудиться. Яркие картинки летнего дня потускнели, почти стерлись, пропали…
И вдруг вспомнился горячий гневный шепот этой красотки с косой:
— Беги… Как только она уйдет… Я скажу, когда можно. Нет, я лучше рукой тебе махну, вот так, смотри… Не пей здесь ничего и не ешь. Поняла? Но беги отсюда не прямо, а влево, вон к тому лесочку. Он редкий такой, маленький, ты его быстро пробежишь насквозь. А там дорога… там народ… там уже тебе не страшно…
Как ей удалось сбежать, Нина не помнила. Знала одно: выполнила все повеления глазастой с косой. А на дороге, где мчались машины, внезапно увидела Наталью Ильиничну, возбужденную и энергичную, в окружении двух вяло переминающихся с ноги на ногу милиционеров. И закричала:
— Это я, я!
И Арбузова бросилась к ней, и обняла, и прижала к мощной груди…
Глава 26
Сева до конца дня никак не мог прийти в себя. Катя его ищет… А он — ее… Откуда она узнала про редакцию? Наверное, он сам когда-нибудь рассказывал ей, где редакция располагается. И Катя нашла…
— Расчувствовался! — резко бросил ему Николай. — Сейчас в Москву помчишься… Мы — туда, а она — сюда… Ситуация аховая… Ты вспомни, что Нинка рассказывала! Здесь она была, твоя Катя! Здесь она, а не там! Ты прямо всю душу из меня вынешь!
Сева понимал, что брат прав. И не знал, что делать. Он растерялся окончательно, запутался, мало отдавал себе отчета в своих действиях. И неожиданно решил посоветоваться с Юлей.
Юля слишком часто вспоминалась ему в его дурацком путешествии. Так часто, что он уже привык беседовать с ней и спрашивать у нее совета, как у самого себя.
— Ну, что скажешь? — обращался к ней Сева.
И Юля задумывалась. Прикусывала нижнюю губу. Между бровей появлялась неуверенная в себе морщинка, растерявшаяся от одиночества.
— Я вот что думаю… — начинала Юля.
Дальше начинались фантазии поэта — что бы она могла ему сказать…
Сейчас, едва выслушав рассказ Нины, комментарии Мухина и Арбузовой — куда же без них? — еле-еле дослушав пространный спич младшего брата, Сева ушел в комнату и набрал Юлин сотовый.