Бестселлеры начала XX века

Грачева А. М.

«Этот вопрос („половой вопрос“ — А. Г.), — отмечал критик А. П. Омельченко, — и есть зазвеневшая в читательской душе струна. Породил его не Арцыбашев своим романом, но этот роман появился в тот момент русской жизни, когда демократическая молодежь, вынужденная ходом вещей отказаться от широких политических выступлений и вместе с тем не имеющая возможности коллективным путем дебатировать политические вопросы, вплотную подошла к вопросу о личном счастье»¹⁵.

Несмотря

на голословные обвинения в порнографии, романы Арцыбашева и Каменского были написаны с учетом возрастных этических запросов молодого читателя. Это было также подмечено наиболее «проницательными» критиками. Так, А. Ачкасов писал, что «в сравнении со многими-многими творениями современной анакреонтической музы „Санин“ кажется невиннейшей и благонравнейшей повестью для детей старшего возраста»¹⁶.

Подводя некоторые итоги, можно сделать следующий вывод. Арцыбашев, Каменский и идущие вослед им авторы использовали жанровый тип тенденциозного романа, насыщая произведения беллетризованным изложением злободневных проблем и теорий, конструируя утопический образ героя — «нового человека», с легкостью преодолевавшего противоречия современности. Их произведения приносили молодежному читателю желанное забвение, давали ему возможность путем самоотождествления с всесильным героем погрузиться в иллюзию — ощутить в себе силу и возможность решить волнующие его «больные проблемы» времени.

Свою специфику имела читательская аудитория женских бестселлеров и, в первую очередь, прогремевших романов А. Вербицкой. Писательница хорошо сознавала, на какого читателя она работает. В статье «Писатель, критик и читатель» Вербицкая писала:

«Я открыла отчеты библиотек и узнала следующее: меня читает учащаяся молодежь больше всего <…> Затем идут рабочие <…> Затем читают меня ремесленники, швеи, мастерицы, приказчики. Это — в бесплатных читальнях. Публика пестрая, всех возрастов и классов, но, в общем, демократический элемент преобладает»¹⁷.

Почти единственными среди критиков, кто положительно отозвался о произведениях Вербицкой, были критики-марксисты М. Ольминский и А. Луначарский. Они применили социологический критерий к оценке ее романов. Критики констатировали их популярность в молодежной и в рабочей среде и определили «безвредность» и даже «некоторую полезность» чтения этой аудиторией такого рода литературы.

«С какой чуткостью ко всеми захаянной Вербицкой с ее романом „Ключи счастья“, — писал Луначарский в статье „Ольминский как литературный критик“, — Ольминский сумел, нисколько не обольщаясь слащавыми и фальшивыми формами этого романа, прозреть некоторый подъем, некоторое стремление к чему-то более светлому и высокому, чем окружающая действительность, и в повальном увлечении молодежи

этим слабым, сейчас уже забытым романом, Ольминский увидел симптом роста новых плодотворных течений в этой среде. Могу сказать не без гордости, что я был, пожалуй, единственным человеком, который, ничего не зная об этой статье Ольминского, в большом докладе „"Ключи счастья" как знамение времени“ — в Женеве уже указывал на то, какая именно сторона в творчестве Вербицкой оказалась пленительной для нашей полуобразованной демократии больших городов, а вместе с тем для студенческой молодежи, для провинциальных читателей и особенно читательниц <…> жажда красивой, более прямой, более героической жизни заставила потянуться к ней читателя»¹⁸.

Обобщая причины популярности женских бестселлеров, можно заключить, что в этих «современных романах» читатель и в первую очередь читательница находили массу полезных сведений, популярное изложение разного рода модных теорий и концепций, текущих исторических событий. Но главным было то, что все это составляло яркий фон для развертывания мелодраматического сюжета, основанного на «мифе о Золушке».

Таким образом, громкий успех романов-бестселлеров в русской литературе начала XX в. был обусловлен точным ответом их авторов на духовные и эстетические запросы определенных социокультурных слоев читательской аудитории. Необходимо учитывать, что литература — это многослойная эстетическая система, в которой между высокой классикой и низкопробным бульварным чтивом находится много промежуточных звеньев. В связи с этим неправомерно относить творчество таких писателей, как, например, Арцыбашев и Вербицкая, всецело к творениям литературного бульвара, как то было заявлено в монографии Н. М. Зоркой «На рубеже столетий. У истоков массового искусства в России 1900–1910 годов»¹⁹. Последние исследования этого феномена русской культуры начала XX в., в частности, капитальный труд L. Engelstein «The Keys to Happiness. Sex and the Search for Modernity in fin-de-siecle Russia» раскрывают сложную стратификацию русской литературы как эстетической системы и констатируют происходившие внутри нее процессы диффузии. «В годы перед первой мировой войной, — отмечает Л. Энгельштейн, — высокое искусство и искусство бульвара находились не столько в оппозиции, сколько в диалогических отношениях»²⁰. Как показал анализ, бестселлеры тех лет представляли собой результат подобного диалога, что и обуславливало в значительной мере их читательский успех.

Copyright

Воспроизведено по изданию:

Русская культура ХХ века на родине и в эмиграции,

Сб. изд МГУ, Политехнический музей, МСЭУ, вып. 1, М., стр. 61–75, 2000 г.