Бесы Черного Городища

Мельникова Ирина Александровна

— Доставите мальчика в больницу, покажете доктору и тотчас сообщите родителям, что ребенок нашелся. — Затем обратился к Тимофееву:

— Спасибо тебе, Илья! Я обязательно доложу о том, что именно ты помог нам найти мальчика. Думаю, господин Гейслер не оставит это без внимания. Что касается полиции, то я напишу рапорт на имя Тартищева. Буду лично хлопотать, чтобы тебя взяли младшим агентом.

Илья приложил руку к сердцу.

— Премного благодарен! Рад служить хорошему делу! — Он вскочил на облучок своего экипажа. И уже оттуда прокричал:

— А мальчонку мы живо домчим!

Будьте спокойны, Алексей Дмитрич!

Во второй раз путь к пещере показался Алексею короче.

Один за другим агенты поднялись к провалу. Наумка находился на прежнем месте.

— А, знакомая всем рожа! — радостно приветствовал его Иван. — Собачку, говоришь, искал? — Он радостно потер ладони. — Кажется, голуба, теперь тебе не отвертеться. Сколько лет ты полицию в заблуждение вводил своими ножками?

— Что вы? Что вы? — залопотал дисконтер. — Какие ножки? Разве это ножки?

— Ладно, не заливай! — Иван пристроился напротив еврея. — Расскажешь все как на духу — забуду про ноги.

— Расскажу, расскажу, — засуетился еврей, — только прикажите руки развязать. Затекли совсем. Я ведь не сбегу, сами понимаете…

— Еще бы ты сбежал! — усмехнулся Иван и велел одному из сыщиков освободить Наумку. Затем строго посмотрел на него. — Говори, зачем в пещеру полез?

— Так собачка же! Я уже сообщил вашему товарищу…

— Про это знаю. Только не резон тебе за собачкой на такую верхотуру карабкаться, — покачал головой Иван. — Тут здоровому человеку убиться раз плюнуть. А с твоими ногами . Говори, с чего тебя понесло сюда! — прикрикнул на него Иван. — Ты меня знаешь! Законопачу в каталажку, не скоро оттуда выйдешь!

Еврей вдруг заплакал.

— Горе мне, Иван Лександрыч! Откуда только свалилось, ума не приложу.

— Про горе подробнее. — Иван вытащил из кармана кисет и принялся сворачивать самокрутку. — Только не крути, чистосердечное признание я ценю и, даю слово, бить не буду — если поверю, конечно.

Еврей шмыгнул носом и, сняв свой картуз, вытер им лицо, размазав по щекам грязь вперемешку со слезами.

— Недавно заявились ко мне трое, — заявил он плаксиво. — В городе их не знают, я вам определенно говорю. Чужие, видно.

— Один здоровый, вроде купец, и с ним двое, помоложе, в картузах с лаковыми козырьками, в плисовых штанах… — перебил его Иван и бросил быстрый взгляд на Алексея. Тот многозначительно кивнул ему, дескать, помню.

— Так вы знаете, о ком я говорю, — протянул разочарованно Наумка. — А больше я ничего нового сообщить не могу.

— Рассказывай, — перебил его Иван, — а мы посмотрим, растерял ты остатки совести или есть еще маленько.

— Да что рассказывать? — заныл тоскливо Наумка. — Ввалились они ко мне неделю, а то две назад, словно к себе на хату. И сразу за грудки…

— Понятно, — заметил с усмешкой Иван, — твои ж орлы у купца «соловей» пытались свистнуть. — И заторопил еврея:

— Давай, не тяни, про фингал мы тоже знаем.

Наумка машинально потрогал скулу, но, заметив сердитый взгляд Ивана, зачастил:

— Фингал что? Свинцовую примочку сделал, и прошло!

Но те люди… От них примочка не поможет…

— Ну! — сказал угрожающе

Иван. — Говори, что они тебе предложили?

— «Слезки»! [12] — быстро ответил дисконтер. — Предложили сбыть на выгодных условиях. Мне — четвертая часть от продажи, им все остальное.

12

Бриллианты (жарг.).

— Что ж, согласился? — усмехнулся Алексей. — Барыш вроде приличный!

— Я-то? — уставился на него Наумка. — Я не согласился, тогда они стали угрожать… — Слезы опять потекли у него по лицу. Он вытирал их грязными ладонями. — Господа сыщики, дочкой клянусь, нож к горлу приставили.

— Сколько камней сплавил? Кому? Быстро говори! Не разводи сопли! — прикрикнул на него Иван.

— Да коли б камни! — всплеснул руками Наумка. — Два браслета, диадема, три или четыре броши, часики с инкрустацией. Такие заметные вещи ювелиры брать не хотят. Я им предложил «слезки» отдельно продать, но они не желают.

Много теряют… Сбыл я всего ничего, а они третьего дня явились. Финажки забрали и велели лучше суетиться, а то, мол, худо будет. И долю мою не заплатили. Говорят, все продашь — тогда расчет по полной произведем.

— Что ты успел продать?

— Да браслетик один и брошку. Там «слезки» мелкие, совсем задешево продал. Аглае Тюкавкиной, владелице мелочной лавки, что на Болотной улице. Сто рублей за них взял, да еще запонки золотые загнал, там камни покрупнее, букмекеру с ипподрома. Сашке Марееву. Вы его должны знать, Иван Александрыч.

— Знаю, — вздохнул тот, — и Сашку, и Аглаю. Вздорная бабенка. Ворованным тряпьем втихушку торгует. Скажешь, не так, Наумка?

— Так, воистину так, господа сыщики, — улыбнулся заискивающе Наумка. — А Сашка…

— Ладно, об этом потом, — прервал его Алексей. — Продолжай! Итак, деньги за проданные драгоценности они забрали, а те, которые не успел продать, у тебя остались?

— Что вы, что вы, — затряс пейсами Наумка. — Вчера они прислали своего человека, велели вернуть. Я с радостью отдал. Клянусь святой Торой, отродясь со «слезками» дела не имел. Правда, долю мою они так и не заплатили, но я тому рад, что хоть живым остался. Страшные люди, я счастлив, что от них избавился. Мой Черри, пуделек, что исчез, всякий раз под стол забивался, когда они появлялись. Скулит, трясется, лужу под себя сделает… А вчера сбежал… Этому купцу, как вы говорите, под ноги подвернулся, а тот его сапогом под брюхо.

Черри взвизгнул и в кусты. И с той поры словно сгинул. Дочка плачет, Евдокия меня костерит… А сегодня мальчонка прибежал… Я вот и полез… — Еврей сложил руки в молитвенном жесте. — Господа хорошие, не виноват я, за собачкой полез…

Дочка плачет…

— Слышали уже и про собачку, и про дочку, — оборвал его Иван. — Как звали этих жуликов, знаешь?

— Нет, — замотал он головой. — Старшого те, что помладше, Барином окликали, а он их никак, только посмотрит, а они его без слов понимают. Редко когда обронит: «Эй, ты!