Бесы в Париже
Шрифт:
— Надо его убрать, — предложила Ингрид. — А то придется сидеть здесь до завтра, и он может нас заметить, когда придет время действовать…
— Пустить в расход? Предоставь это мне, — согласился Серж. Он поднялся наверх. Старик еще не закончил свой обход. Серж увидел его в дальнем конце площадки.
— Эй, — окликнул он сторожа. Тот обернулся и остановился, поджидая, пока Серж подойдет.
— Какого черта ты тут болтаешься?
— Да все в порядке, дед, меня тут заперли, пока я спал. Выпустишь меня, а?
Старик заподозрил неладное:
—
— Пошли к конторе, там светлее, я тебе удостоверение покажу.
Старик проворчал что-то, и они направились к конторе. Когда проходили мимо груды кирпичей, Серж нагнулся и незаметно подобрал один, тут же спрятав его за спину. Им предстояло пройти по будущему первому этажу — сюда почти не достигал наружный свет фонарей. Со всей силой Серж обрушил кирпич на голову старика и, когда тот повалился со стоном, еще раз ударил его по черепу. Сторож упал возле шахты, куда заливали цемент для фундамента. Яма была метров двенадцать глубиной, Серж подтащил свою жертву к самому краю и спихнул вниз — тело глухо ударилось о цементный пол.
— Все в порядке! — доложил он, вернувшись к Ингрид. — Ну и мягкий же у него череп оказался. Господи прости!
Они поужинали сандвичами, запив их кока-колой, и провели остаток ночи в сторожке.
— Я себя чувствую прямо как ребенок, которому отвалили здоровенную порцию мороженого, — пожаловался Баум. — Мороженое на солнце тает, по пальцам течет. Если его в рот сразу запихнуть, то подавишься, а если еще немного подержать — весь лакомый кусок на земле окажется. Вот что я испытываю по отношению к нашему драгоценному пленнику.
Он снова сидел в сумрачном кабинете Вавра и докладывал ему о том, что произошло, — был уже вечер субботы. Вавр с несчастным видом почесал затылок.
— Это мне подсовывают одну порцию мороженого за другой, и все слишком большие, — промолвил он, морщась. — А если выражаться попроще — все время меня втягивают в такие дела, которыми мне заниматься ну никак не хотелось бы. То документы появляются, которые кто-то выкрал из Комитета обороны, то какая-то компрометантная кассета. То связь обнаруживается между террористами и советским посольством. А теперь вот ты приволок прямо сюда сынка министра обороны. Ты, видать, мне смерти желаешь.
— Я приволок то, что нашел, — простодушно ответил Баум. — Если уж наша республика заваривает такую кашу, так кому-то приходится ее расхлебывать. Вот мы и расхлебываем. Я сам этому не рад. — Он позволил себе чуть-чуть улыбнуться.
— Ну и в каком он настроении, наш дорогой Бернар?
— Вот уж точно сын своего папаши. Излучает самоуважение и сознание собственной правоты. Ни на один вопрос не отвечает, что ему ни скажешь — свое твердит: буду говорить только в присутствии моего адвоката. Вот и все, чего мы от него добились.
— Больше, я думаю, ничего и не добьетесь. А нашему министру сообщили, кого поймали?
— Нет, это удовольствие предоставляется вам.
Вавр задвигался на стуле и потянулся
— Выглядит это вот как. Допрашивать его — пустая трата драгоценного времени. Он соображает, что особо давить на него здесь не посмеют. Как только об аресте станет известно, его папочка всех на ноги поднимет: президента, премьер-министра, Маллара, еще кучу народу. Ради мира и спокойствия в правительстве нам скажут: выпустите его, забудьте эту историю и не мутите воду. Чем дольше мы его тут продержим в ожидании эдаких инструкций — а получим мы их наверняка, — тем больше неприятностей будем иметь. Так что я немедленно звоню нашему достопочтенному министру и угощаю его этим самым мороженым — пусть кушает.
С двух попыток Вавр дозвонился до министра внутренних дел и объяснил ему подробнейшим образом: сегодня во второй половине дня проведена облава в порту Жавель, обнаружены бомбы и другое оружие, при этом задержан, когда пытался убежать, вернее, уплыть, не кто иной, как сын министра обороны. Что с ним прикажете делать?
— Через пятнадцать минут я вам позвоню, — ответил министр с явным неудовольствием в голосе.
— Пойду-ка поработаю, — сказал Баум. — Буду у себя, позвоните мне тогда.
Ровно через пятнадцать минут у Вавра раздался звонок.
— Освободите Бернара Пеллерена под мою ответственность, возьмите только подписку о невыезде. Его отец, оказывается, уже все знает — интересно, от кого. Грозится, что подаст жалобу на ваш департамент за ущерб, причиненный имуществу его сына. Чем быстрее вы молодого человека выпустите, тем лучше для всех. И проследите, чтобы с ним хорошо обращались.
— Надо слушаться старших, — сказал Вавр Бауму по внутреннему телефону. — Плетью обуха не перешибешь.
Бернар, услышав, что свободен, но в понедельник должен явиться в ДСТ сам, нисколько не удивился и попросил вызвать такси. Через десять минут его и след простыл.
Техника из лаборатории отыскали и привезли в отдел только около одиннадцати вечера. Он вошел, извиняясь за опоздание, будто и впрямь не имел права навестить в свой выходной тетушку в Ангиенне.
— Ничего, мой мальчик, — простил его Баум. Они все собрались в лаборатории возле нового прибора.
— Это просто источник света, — объяснил техник, — но очень мощный, луч поляризуется и направляется с большой точностью. Если вот таким образом его включить и направить на бумагу, он высветит любой, самый малый дефект, если где-то хоть прикоснулись к этой бумаге или писали что-то на листе, положенном сверху. Все будет видно.
Он нажал какие-то кнопки и принялся передвигать прибор, имевший вид толстого карандаша на электрическом шнуре, водя по карте во всех направлениях тонким, сильным лучом света.
— Вот наиболее вероятные места, где могут оказаться пометки. — Толстый палец Баума указал на улицу Ройяль и на Елисейские поля. Техник несколько минут работал в молчании, наконец сказал:
— Есть карандашная линия вдоль улицы Ройяль, она пересекает Конкорд и идет вверх по Елисейским полям.