Бесы в Париже
Шрифт:
Понимая это, Вавр говорил с политиками, как с капризными детьми, сообщая им только приятное, никогда не вступая в спор, уговаривая, льстя и обманывая. Его ответ президенту прозвучал негромко, успокоительно, почти небрежно.
— Я бы рекомендовал предоставить все это дело ДСТ, только нам, господин президент. Мы заберем его из префектуры, никого не потревожив. Они не умеют держать прессу на расстоянии, но мы-то умеем. Это, мне кажется, важно.
Это было важно, чрезвычайно важно для президента. Намек достиг цели.
— Кроме того, нам надо получить кое-какие сведения в комитете национальной обороны — кто
Еще один точный ход! Президент куда больше заинтересован в предстоящих встречах с представителями европейского сообщества, чем в контактах вроде сегодняшнего.
— И, наконец, господин президент, прошу вас ни с кем из ваших коллег об этом не говорить. Не исключая и самых близких.
Президент сурово посмотрел на Вавра и промолчал. Яснее ясного. Любой из министров не остановится перед тем, чтобы сообщить сведения знакомому журналисту, если только ему покажется, будто подобная «утечка» обеспечит ему хоть малейшее политическое преимущество. Выборы на носу: не такое время, чтобы соблюдать лояльность — политическую или личную — среди амбициозных людей, которых кабинет связывает в непрочный союз. Хорошо этим двум толстякам полицейским настаивать на соблюдении тайны. Конечно, им это работу облегчает. Но существуют и другие соображения. Что, если они не найдут виновного? И выяснится через несколько месяцев, что единственный, кто был посвящен в тайну, это сам президент республики? Оппозиционные газеты возложат всю ответственность на него. Только даже намекнут — как это они умеют, — будто он покрывал просчеты разведки. Это риск куда больший, чем утечка информации. К этому он не готов.
— Полагаю, что поскольку дело касается министерства обороны, то министру следует знать. Так что проинформируйте господина Пеллерена.
Вавр хотел было возразить, но передумал и кивнул.
— А как насчет министра внутренних дел?
— Полагаю, и это необходимо.
— И премьер-министру?
— Я больше никого не назвал.
Президент жестко посмотрел на Вавра. Потом повернулся к Бауму, указывая на него толстым пальцем:
— Этот человек займется делом?
— Да, господин президент.
— А он потянет? — Президент тактом не отличался.
— Безусловно, господин президент.
С полминуты президент сидел молча и абсолютно неподвижно. Потом снял очки и начал постукивать ими, как бы подчеркивая значимость своих слов:
— Я требую абсолютной тайны. Требую быстроты и требую исчерпывающих ответов. Если хоть одно слово ускользнет без моего ведома, вам придется дать мне объяснения. Положите мне на стол заявление об отставке. Сотрудничать можете с Вэллатом, начальником канцелярии. Этот даже то, что показывают его часы, считает государственной тайной.
Он снял трубку телефона, стоящего на столе:
— Вэллат, к вам сейчас придут двое. Ответьте на все их вопросы. Если чего не знаете — узнайте. Это секретное дело.
Он положил трубку.
— До свиданья, господа. Надеюсь вскоре получить результаты.
Он раскрыл папку, лежавшую перед ним на великолепном столе, и предоставил
Вэллат, бледный, иссиня-серый, чахлый субъект настолько унылого вида, будто он работает с президентом чересчур долго и скоро от этого помрет, уставился на Вавра и Баума ничего не выражающим взглядом. Его абсолютно не интересовало, с какой стати они будут задавать вопросы. Он был начисто лишен любопытства и естественного человеческого желания поделиться с другими тем, что сам знаешь.
— Какие сведения вас интересуют? — спросил он сухо.
— Желательно — состав комитета обороны, — ответил Баум. — А также даты последних двух заседаний и предполагаемую дату следующего. Хотелось бы знать, где собирался Комитет — не только в каком здании, но и в какой комнате. Комнату, возможно, придется осмотреть. И список присутствовавших.
Вэллат делал пометки в блокноте, не проявляя интереса к сказанному.
— Еще что-нибудь?
— Да. Я хочу знать абсолютно все о протоколах подобных заседаний. Кто их планирует, кто составляет, кто ведет, кто складывает, кто перепечатывает, кто в министерстве или еще где-нибудь имеет к ним доступ, куда деваются черновики и кому рассылают копии. В общем — все. — Баум помолчал. — Можете вы это рассказать?
— Конечно. Когда это вам понадобится?
— Очень срочно.
— Хорошо. Где вас найти?
— На улице Соссэ. Передайте только, что у вас ко мне дело, и я тут же появлюсь.
— Прекрасно. — Вэллат поднялся, проводил их до дверей и попрощался с обоими за руку. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.
Спускаясь по лестнице, Вавр спросил:
— Ну, что скажете о нашем приятеле Вэллате — допотопном личном секретаре президента?
— Думаю, что он сообщит только то, что позволит хозяин. Ни больше и ни меньше.
— Потрясающе. — Вавр покачал головой. — Прямо-таки Иисус Христос при Господе Боге Президенте.
— Я бы сказал, скорее он похож на парикмахера Гитлера, — усмехнулся Баум.
— А как быть с нашим приятелем Пеллереном?
— Придется к нему пойти.
— Вот досада. Хотя с точки зрения наших интересов есть министры и похуже.
— Я договорюсь о встрече. А потом повидаюсь с Малларом.
Они пересекли двор Елисейского дворца, в воротах отметились и прошли еще двести метров по улице Соссэ. У обоих был лишний вес, и оба в такую угнетающую августовскую парижскую жару потели и задыхались.
Из-за того, что иностранные корреспонденты подробнейшим образом описали последствия взрывов, многие туристы отказались от поездок в Париж, и мощное туристское лобби забеспокоилось. Парижские отели пустовали, рестораны бедствовали, большие магазины сообщили о снижении цен. Служащие многочисленных бюро путешествий рекомендовали своим клиентам Испанию, Италию и Северную Африку. Лондонская «Таймс» поместила передовую, где торжественно вопрошала, уж не сочтены ли дни голлистской республики, и благодаря этому извлекла самую большую пользу из политической нестабильности во Франции начиная с 1789 года. «Коррьере делла сера» спрашивала: «Почему это французы не могут у себя поступить так, как мы поступили с нашими „Красными бригадами“?»