Бесы в погонах
Шрифт:
Он сложил руки на груди.
– А когда Катьку украли, и, вот незадача, прямо из батюшкиных рук… – Якубов посмотрел на священника недобро и испытующе. – Этот человек проездом в городе был и тоже мог со мной встретиться. Вот только меня на месте не было, потому что я в Софиевке, на этом чертовом элеваторе грязь месил да за Макарычем бегал, чтоб этот придурок вместо Жирафа дочку мою в темноте не пристрелил… Усекаете?
Роман сглотнул и зло посмотрел на часы, а потом на священника.
– А пять минут назад этот человек должен был мне из Хабаровска позвонить… –
Отец Василий напряженно слушал: цепочка складывалась и впрямь прелюбопытная… А в Хабаровске как раз сейчас должен был заниматься важными государственными делами очень крупный правительственный деятель. Кое-что по телевизору об этом сообщали.
– Никто меня не убьет, слишком много шума, – цокнул Роман языком и подошел к двери. – Потому что цель другая, проще: выйти на контакт с этим человеком раньше меня. И они этой цели при помощи нашего батюшки и молодого, подающего надежды рубоповца шаг за шагом достигают.
Роман отдернул засов и распахнул тяжеленную дверь настежь. За ней, еще полминуты назад мерно содрогавшейся от ударов, никого не было.
– Алле-е… ап! – взмахнул рукой Роман. – Отбой воздушной тревоги. Милости просим наверх.
– Это правда? – со странным выражением недоумения и страха на лице посмотрела на Саньку Катерина.
– А я почем знаю?! – расстроенно откликнулся тот. – Лично я не за этим сюда шел. Ты что, мне не веришь?
– Я не знаю, – мотнула головой Катерина; в ее глазах стояли слезы.
– Упустили? – холодно поинтересовался Роман.
– Ушел, сука! – мрачно отозвался Мастак – не самый здоровый, но определенно самый зрелый и опытный во всей охране.
– А я знал, что вы никого не возьмете, – кивнул Роман. – Куда вам? – и вдруг заорал: – Вы на себя посмотрите!!! Мормоны поотъедали, смотреть стыдно! Целыми днями чифирь хлещете! Да от вас мышь полудохлая – и та убежала бы!
Охранники подавленно молчали.
– Я вас не задерживаю, – повернулся к Саньке и священнику Роман. – Пошли вон.
Те переглянулись. Учитывая, что Санька спас хозяину жизнь, это было не совсем вежливо, но, учитывая все остальное…
– До встречи, – кивнул отставной лейтенант.
– Прощай, – холодно отозвался Роман.
Отец Василий и Санька молча вышли во двор, прошли к калитке и, кивнув охраннику, вышли на улицу.
– А мне, батюшка, и переночевать-то негде, – виновато признался Санька. – Выперли из общаги-то…
– В храмовой кладовке переночуешь, – вздохнул священник. – Белье чистое дам, раскладушку, мыло… Что-нибудь еще надо?
– Не-е, спасибо, – покачал головой Санька. – И за это спасибо.
Они сели в побитые поповские «Жигули», и только здесь, на своей территории, отец Василий рассмеялся: – Вот так, Санек! Не удалось тебе в охрану к будущему тестю устроиться!
Санька что-то недовольно пробурчал и вдруг тоже рассмеялся:
– А я-то
Но только смех этот получился у него горький.
Санька у священника прижился. Бог знает, как он решил проблему с пропиской, но жил он в кладовке, и, надо сказать, не похоже, чтобы шибко тужил. Правда, с того дня его словно подменили. Смешливый, отчаянный и беззаботный парень стал сосредоточен и собран.
Он поднимался в половине шестого утра и бежал купаться на речку Студенку, получившую свое название из-за обилия бьющих со дна ледяных ключей. Там, на Студенке, они со священником и встречались: отец Василий шел в храм на службу, а Санька с полной самоотдачей выделывал почти танцевальные па какого-то восточного стиля.
– Са-аш! – по-волжски протяжно окликал его священник. – Может быть, тебе детишек в обучение взять? Все ж какие-никакие, а деньги! Или вон в цирк иди выступать! А что? Красиво у тебя получается!
Но Санька больше не смеялся.
– Прежде чем учить детей, – отвечал он после глубокого и протяжного выдоха, – следует истребить зло внутри себя.
– Ох, Саня, – приостанавливался возле парнишки священник. – Рецепт истребления зла внутри давно известен. Для этого не в боевые позы следует становиться, а на колени да перед иконой Христа Спасителя… Или вон Николай Чудотворец… тоже хорошо помогает. На себе проверил.
– Я молюсь, – серьезно кивал Санька. – Каждый день. Вы же знаете.
Отец Василий знал. Санька и впрямь ежедневно по два часа стоял перед иконами и шептал молитвы. Но проходили эти два часа, и бывший милиционер так, словно исполнив служебный долг, вставал с колен и шел работать на товарный двор – там непьющие грузчики всегда были нужны, как воздух. Не было в Санькином обращении ко Христу и святым истовой, настоящей веры. И изменить это казалось невозможным. По крайней мере, пока…
О Катерине они не говорили. Но можно сказать, что они о ней молчали. Потому что, когда наступали сумерки и служба заканчивалась, отец Василий, отдав последние распоряжения диакону, шел за храмовые ворота и садился на скамью возле сосредоточенно молчавшего Саньки. Каждый вечер.
Проходило полчаса, и священник вставал, прощался и шел домой к Олюшке с твердым пониманием, что эти полчаса не прошли даром, и Саньке стало пусть немного, но легче.
В один из таких вечеров и произошло это прелюбопытное и поворотное в судьбах обоих событие.
Человек бежал по узкому темному тротуару молча. Он бежал прямо, никуда не сворачивая, как заяц в свете фар, и даже не пытался скрыться в отходящих от улицы проулках. А по дороге, вслед за ним, почти бок о бок, ехала черная, сверкающая новенькой эмалью иномарка.