Бетховен
Шрифт:
Как бы то ни было, острый кризис понемногу притупился, благо пришел успех. Бетховен принадлежит к тем людям, которые существуют благодаря работе и думают, что явились на свет, чтобы осуществить важную миссию. «Много надо совершить на земле. Делай это быстрее!» — записал он в своем дневнике в 1814 году. И потом, осень принесла ему «минуту славы», как пишет Шиндлер, причем на сей раз усомниться в этом не было причин: он на вершине своей карьеры в плане общественного и светского признания.
В музыке он ныне признанный авторитет, величайший современный композитор. Ветер попутный. Политические воззрения и дружба с «либералами» по-прежнему делают его подозрительным, но события словно подтверждают его правоту:
Именно в этот момент в жизни композитора, с подачи скрипача Шуппанцига, появился молодой человек, который сыграет весьма спорную роль в судьбе бетховенского наследия, — уже упоминавшийся нами Антон Шиндлер, пиявка, присосавшаяся к жизни и творчеству Бетховена; такие порой встречаются в окружении великих людей.
И вот Венский конгресс, мастерски организованный Меттернихом, преданным императору душой и телом. После похождений Наполеона предстоит заново вычертить контуры Европы, а главное — вернуть старый порядок. История любит фарс. Бетховен, которого чествуют по этому случаю, приглашая в общество коронованных особ как официального музыканта, героя австрийского патриотического движения, — автор «Битвы при Виттории». Он знает об этом и ворчит. Это всё равно, как если бы гениального Феллини хвалили за рекламный ролик о спагетти. Какой самообман! Однако 25 января 1815 года он дал концерт императорам и королям, которые слушали его в благоговейном молчании. Его последний концерт как пианиста.
Как не потерять голову от такого поклонения? Оставшись самим собой. Собрание государей, королей, императоров не произвело на него никакого впечатления. Он даже не потрудился сделать вид, будто это не так. Эрцгерцог Рудольф дошел до того, что заказал ему музыку для конных состязаний, — и получил в ответ короткий смешок и резкий ответ. Пора кончать эту комедию.
Венский конгресс произвел переворот в его жизни и творчестве. Он познал славу: он знает, что она иллюзорна, основана на недоразумениях и неверных установках, уязвляющих его в душе. Бетховен, которого восхваляют, делают символом патриотического обновления, — это не он. Ничего общего. Бетховен только один.
Карл
1815 год. После успеха — одиночество. Венский конгресс продолжался до июня, направляемый твердой рукой Меттерниха, которому противостоял ловкий Талейран, сумевший избежать для Франции высшего унижения. Посреди празднеств, задаваемых австрийским двором, Бетховен отошел в тень. Именно такой ценой он сможет вернуться к себе, к музыке, черпая в самом себе силы для создания музыкальных монументов последних лет, благодаря которым он останется в истории как величайший новатор и самый глубокий композитор своего времени.
Он зажил аскетом. Вкусив сомнительных плодов славы, которую он считал поверхностной, композитор словно очистился. Другу Аменде, напомнившему о себе из Курляндии, где он жил с женой и детьми, он написал такие грустные и многозначительные слова:
«Я тысячу раз думаю о тебе, о твоей патриархальной простоте, и как часто я желал быть окруженным людьми вроде тебя. Вот только ради моего блага или ради блага других, Судьба препятствует моим желаниям. Я хочу сказать, что живу почти один в этом городе, самом большом в Германии, поскольку должен жить вдали от всего, что люблю или что мог бы полюбить».
Творческий процесс окончательно замедлился. Не из-за того ли, что он испортил свое перо произведениями, недостойными себя? Несколько лет тому назад он накропал «Шотландские песни» по заказу издателя Томсона. Кое-какие из них достаточно добротны и даже красивы, но всё это попахивает зарабатыванием на хлеб. Он словно боксер, отправленный в нокаут, которому нужно найти
«Блажен тот, кто, научившись покорять свои страсти, направляет энергию на выполнение задач, поставленных жизнью, не заботясь о результате. Целью усилий должно быть действие, а не то, что оно даст. ‹…› Ищи прибежище единственно в мудрости, ибо цепляться за результаты есть источник несчастья и страданий. Истинному мудрецу нет дела до того, что хорошо и что дурно в этом мире».
Он возобновил теплые отношения с графиней Марией Эрдёди. Бетховен посвятит ей Четвертую (до мажор, опус 102 № 1) и Пятую сонаты для фортепиано и виолончели (ре мажор, опус 102 № 2). Как прекратилась их ссора? Графиня всегда питала горячую привязанность к непереносимому Людвигу. Она написала ему — вот и всё. Он ответил ей с упоением: конечно же он ее не забывал, часто справлялся о ее хрупком здоровье. В том году они обменялись многими письмами, в которых часто звучит тревога Людвига: ему самому нездоровится, а брат Карл совсем плох.
Карл умер 15 ноября 1815 года, сгорев от чахотки. В первом завещании он назначил брата опекуном своего сына Карла — у него ведь есть сын, ему девять лет. Накануне смерти он сделал приписку, уточнив, что опекунами будут и его жена, и брат Людвиг.
Это было начало долгого судебного процесса, в общем, довольно грязного, который затянется до 1820 года!
Карл женился в 1805 году на некой Иоганне Райс. Бетховен не испытывал к ней родственных чувств, и это еще мягко сказано. Через год родился мальчик, которого назвали в честь отца. Супруга оказалась непрезентабельной, по меньшей мере по критериям Бетховена: довольно легкомысленная женщина, она была приговорена в 1811 году к месяцу тюрьмы за какое-то темное дело с ложным обвинением. Но это еще не всё: «Царица ночи», как прозвал ее Людвиг, намекая на «Волшебную флейту» Моцарта, казалась ему безответственной, далеко не самой порядочной, похотливой и неспособной хорошо воспитать своего сына. И Бетховен тем легче убедил себя во всех этих неприглядных вещах, что ему до безумия хотелось забрать ребенка себе.
Он мучился от желания быть отцом. Из-за постоянного провала матримониальных планов в его душе накопилось разочарование, превратившееся в навязчивую идею. В племяннике Карле он видел сына, которого ему не суждено иметь. И чтобы стать его опекуном, он в буквальном смысле слова сорвался с цепи, обвинив невестку в том, что она отравила его брата.
Бедный Карл. Его единственное несчастье (или счастье?) в том, что он сын не Людвига, а его брата и недалекой матери, которую «можно купить за 20 дукатов», как зло утверждал композитор — вероятно, всё же преувеличивая. Потомки часто представляли Карла хулиганом, шалопаем, дураком. Слегка поспешно вынесенное суждение: Карл был обыкновенным мальчиком, скорее хорошим, потом заурядным подростком со свойственным этому возрасту поведением. Кстати, учился он прилично, хотя звезд с неба не хватал, и прожил довольно счастливую жизнь. Как только преставился его дядя…
Бетховену 45 лет. Хотя он уже изнурен болезнью, почти совсем оглох, подорвал свои силы излишествами (он охотно залечивал раны в тавернах), это еще молодой мужчина. Он перенес на Карла всепоглощающую жажду отцовской любви, проекты несостоявшегося воспитателя, начитавшегося Жан Жака Руссо. Он ни перед чем не останавливался: систематически шельмовал мать, не гнушался клеветой и оскорблениями, резко противился тому, чтобы Иоганна виделась с сыном — он еще не созрел для атараксии, провозглашаемой восточными мудрецами.