Бэтмен. Убийственная шутка
Шрифт:
– Бэтмен, нет!
Силы вернулись к Гордону, и он двинулся вперед почти бегом, едва не спотыкаясь. Но он не мог этого допустить. Дождь лил сильнее прежнего и заливал глаза. По мере приближения патрульных машин свет усиливался. Темный рыцарь повернулся, и стало видно его лицо в маске. В тот момент Гордон увидел что-то холодное и ужасное в глазах своего друга. Что-то, чего он никогда не забудет.
– Ты не можешь позволить ему победить! – закричал он, шатаясь, в попытке удержать предательское тело в вертикальном положении. – Надо все сделать по закону, – выдохнул он. –
На лице Бэтмена боролись противоречивые эмоции, едва различимые под маской. Затем он едва заметно кивнул и ослабил хватку. Джокер рухнул на колени, схватившись за горло. Несколько мгновений он молчал, а потом снова начал хихикать в перерывах между глубокими хриплыми вздохами.
Подъехали четыре патрульные машины с красными и синими мигалками, прибавив происходящему сюрреалистичности. Из них выскочил отряд полицейских, которые накинулись на негодяя, стоявшего на коленях. Остальные рассредоточились, чтобы обыскать территорию. Двое из них подбежали к Гордону и взяли его под руки. Внезапно он почувствовал благодарность за поддержку.
– Комиссар, – сказал офицер.
Гордон тупо смотрел на мужчину, тяжело опираясь на его руку.
– Там остальные, – сказал Гордон. – Сомневаюсь, что они далеко уйдут.
Полицейский только кивнул. Гордон прищурился от яркого света.
Закрыв глаза, он не хотел открывать их снова.
Но сделав это, он увидел, что Бэтмена уже не было.
Когда до сих пор хихикавшего Джокера заковали в наручники и увели, Гордону захотелось пойти за другом, чтобы хоть как-то его утешить. И все-таки он знал, что после этого шоу ужасов утешения уже не будет. Каждый из них должен был по-своему справиться с тем, что испытал.
Полицейские метались в темноте. Где-то вдалеке пронзительные голоса становились то громче, то тише, а потом и вовсе стихли. Он уставился на растекавшиеся лужи.
А дождь все лил. Мир вращался, как и раньше.
40
Барбара Гордон проснулась не до конца. Это больше было похоже на погружение в ледяную воду с привязанными к телу обрывками отвратительного сна, который она не могла вспомнить. Она охнула от холодной шокирующей реальности, когда попыталась сесть, но не смогла.
Что это? Она привязана к кровати? Кровати? Чьей кровати?
Где я?
Она произвела логические расчёты, затуманенный мозг пытался сложить факты. Из ее руки торчала игла капельницы. Резиновые трубки, светящиеся зеленые экраны, подозрительные аппараты, мерившие биологические данные с помощью сигналов и загогулин на мониторе.
Больница.
Металлические рельсы на узкой кровати. Нижнюю часть тела скрепляла какая-то сложная шина. О, Господи, это катетер?
Но почему она в больнице? Что случилось? Ее память была предательской и фрагментарной. Ненадежной. Она была у папы, пила какао, а потом...
Что?
И тут она вспомнила о нем. Тошнотворно-сладкий химический запах, как от жевательной резинки и формальдегида. И эта улыбка. Мерзкая желтая улыбка.
Джокер.
Воспоминания
Рядом с ней была медсестра, которая помогла ей, нежно повернув голову и поднеся стальной тазик под подбородок.
– Все в порядке, мисс Гордон, – сказала медсестра, когда Барбару вырвало. – Теперь вы в безопасности.
– Почему... – Барбара сплюнула кровавую пену в таз. – Почему я не могу встать?
Женщина занервничала, как олень в свете фар. Спустя мгновение она, похоже, приняла решение:
– У вас проникающая травма грудного отдела позвоночника, – сказала ей медсестра. – Потребовалась срочная операция, вы были в искусственной коме, чтобы вам было легче...
– Позвоночника? – перебила Барбара. Она оттолкнула таз и схватила сестру за блузку, сердце бешено колотилось, когда волна тревоги накрыла ее с головой.
– Вы хотите сказать... – она не могла подобрать слова. Потом ей это удалось: – Я парализована?
– Пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие, мисс Гордон. – Медсестра говорила мягким, нарочито спокойным голосом. – Лучше дождитесь доктора Ли, чтобы обсудить долгосрочный прогноз.
Но ее слова не произвели желаемого эффекта. Барбара зажала в кулаке ее халат и лишь потом поняла, что она делает.
– Скажите! – зашипела она сквозь стиснутые зубы, притягивая к себе лицо женщины. – Я. Действительно. Парализована?
Затем вдруг вошла еще одна медсестра, бесшумно передвигаясь в резиновых туфлях, и ввела что-то в капельницу.
Они обменялись взглядами, разделяя усталое, молчаливое понимание и жалость.
Барбаре хотелось выбить им зубы.
Все звуки стали приглушенными и далекими. Пиканье аппаратов. Разговор персонала больницы. И, наконец, пронзительное, нездоровое хихиканье Джокера, преследовавшее ее в темноте.
Барбару держали на сильном медикаментозном лечении. Для ее же блага, как говорили врачи. Чтобы облегчить ее беспокойство и травму и дать ее телу зажить. Что бы это ни значило.
– Все травмы позвоночника отличаются друг от друга, – говорила ей серьезная доктор Ли мягким голосом. – И каждый пациент с течением времени реагирует по-разному. Важно понимать, что термин «паралич» на самом деле охватывает широкий спектр функциональных нарушений различной степени тяжести.
Доктор Ли была превосходным врачом. Она говорила напрямую, не стеснялась в выражениях и относилась к Барбаре как к равной, способной понять сложную медицинскую терминологию, а не как к паникующему ребенку, которому надо просто дать леденец на палочке и погладить по голове. Но каждый раз, когда Барбара ее видела, она чувствовала бессознательную волну враждебности. Словно, если бы она не говорила все эти вещи – о закрытой травме позвоночника Барбары, отеке и прогрессировавшей неврологической дегенерации, – они бы не появились у нее на самом деле.