Бей или беги

Отец говорил: слушай лес.

Это не было метафорой или фигурой речи. Отец вообще был человеком, максимально далеким от поэзии. Грубый, суровый детина с басовитым, прокуренным голосом не оперировал категориями, хоть сколько-то родственными метафизике.

Когда-то он работал на лесопилке и лишился нескольких пальцев. Он с детства хромал. Его кожа была грубой, как обивка сидений фуры, которую он гонял от края до края страны, пока мир не рухнул. Таким его запомнила Томасин. Им было отведено мало времени вместе, но отец спешил поделиться с девочкой всем, что знал.

Он был охотником

и умел слушать лес. Для охотника любой незначительный звук, едва уловимый слухом, содержал в себе массу информации об окружающем мире. Щелчок, шорох или хруст ветки – могли обернуться предупреждением об опасности или призывом к действию. Они вытаскивали наружу первобытные инстинкты звериной сущности, запрятанной глубоко внутри любого, вроде как, цивилизованного человека. Отец культивировал это в Томасин, чутко взращивая ее потаенного зверя. Он говорил – иначе тебе не выжить.

Он любил повторять свою примитивную мантру: бей или беги.

Убивай или убьют тебя.

Каждый охотник легко мог стать мишенью.

Отец словно был создан для нового мироустройства, но все равно сгинул. А Томасин уцелела – щуплая девчонка. Кусачий, бездомный щенок.

Отец вырезал ножом отметки на стволах деревьев, чтобы не потеряться в лесу без чудес современной спутниковой навигации. Он знал, как предсказывать погоду и определять стороны света по мху. Теперь Томасин тоже вырезала отметки, как это прежде делал отец, его ножом, оставшимся ей в наследство. Она вырезала его заветы на полотне собственной памяти. Они всегда спасали ей жизнь.

Слушай лес. Смотри под ноги – учись читать карту созвездий почти не заметных глазу следов. Томасин на ощупь могла отличить вмятину от поступи мелкого хищника от протектора человеческой подошвы. Она не спутала бы живого и мертвого, ведь мертвецы передвигались хаотично, без всякой цели.

Ноги наливались свинцом от усталости, Томасин много часов подряд бродила кругами. Ей наконец удалось напасть на нужный след – судя по частым, спутанным отпечаткам – она вышла к кабаньей тропе. Она рассудила так: кабаны опасны в любое время года, когда движутся всем выводком, но можно положиться на удачу и попробовать напасть на того, кто отобьется от остальных. Она ловко карабкалась по деревьям и могла провести наверху много часов, затаившись, в томительном ожидании. Не издавать ни звука и почти не дышать. Томасин чувствовала себя маленьким, но опасным зверьком. Этот зверек когда-то хвостиком вился за хромоногой поступью отца, а теперь храбро бороздил лесную чащу один. Постоянное недоедание затормозило ее рост, отчего она оставалась все такой же крошечной и юркой.

Отец пропал пять лет назад. Он ушел в лес и не вернулся, но Томасин пока еще везло. Она выходила на охоту, но всегда возвращалась в лагерь. Менялись лагеря, их обитатели, временные убежища, но вылазки девушки являлись некой константой. Диковатая девчонка плохо ладила с товарищами по несчастью, но ее ценили за вклад, привносимый в общее дело. Не каждой шестнадцатилетней девчонке было под силу выследить и завалить в одиночку дикого зверя, имея под рукой только охотничий нож. Спасибо отцу, что обеспечил ее местом в изменившемся мире.

После его исчезновения Томасин находила в охоте отдушину. Охота делала их ближе. Отправляясь в лес, она чувствовала его незримое присутствие. Ей мерещился его голос. Он по-прежнему звучал в ее голове, давая свои бесценные наставления. Отец словно был рядом, призрачно затерявшись среди деревьев, звериных троп и кустарников.

Слушай лес и ветер. Смотри под ноги. Не забывай про запахи и, конечно, про солнце.

Томасин

задрала голову, чтобы определить положение небесного светила. Оно еще стояло довольно высоко, но уже кренилось к западу, подсвечивая верхушки сосен амарантовыми отблесками. Девушка задумалась – не лучше ли свернуть операцию и двинуться в лагерь, но отмела эту мысль. Ей не хотелось возвращаться с пустыми руками.

Дела шли скверно, далеко не первая вылазка грозила обернуться разочарованием, оттого Томасин и заупрямилась. Она мало общалась с товарищами по лагерю, но вслушивалась в их разговоры. От них она и услышала, что поблизости обосновалась крупная шайка бандитов – они, скорее всего, и вычистили всю лесную тварь. Говорили, что они хорошо вооружены и многочисленны. Скорее всего, в их рядах хватает сильных, пригодных для охоты мужчин, что и оставили маленькую Артемиду без улова.

Томасин предостерегали, что в лесу она рискует сама попасться бандитам. На это девушка лишь отмахнулась – убегать ей не впервой. Она умела за себя постоять. Пусть для начала попробуют ее поймать! Никто особо не беспокоился за нее, так что не настаивал. Ее товарищи по лагерю выдвинули лишь одно условие: не приведи их сюда. У них давно не осталось патронов, а бойцов, способных оказывать сопротивление, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Отцовской, трехпалой.

Иссякли не только скудные боеприпасы, но и просроченные консервы, а Томасин никак не удавалось вернуться с добычей. Поэтому она и решила сегодня охотиться до победного – хоть белка, хоть енот, хоть заяц помогли бы спасти положение. По правде, она боялась, что товарищи разочаруются в ней и прогонят прочь, если она перестанет приносить пользу. Она не искала общества, но признавала – одной ей не выжить.

До заката осталось несколько часов.

Ночью лес сделает все, чтобы убить ее, но Томасин это не пугало. Она уже присмотрела подходящее дерево для ночлега. Наверху безопаснее – там до нее не доберутся ни хищники, водись они здесь, ни мертвецы, ни бандиты. Она умела дремать сидя, устроившись на какой-нибудь широкой ветке, для надежности примотав себя веревкой к стволу. Ей частенько приходилось прибегать к подобной мере, когда очередной лагерь погибал под натиском кровожадной орды мертвецов, а она отправлялась на поиски нового убежища. Треск рвущейся плоти и крики боли не доставляли девушке удовольствия, как и осознание, что не в ее силах повлиять на ситуацию. Она могла справиться с диким зверем, но не с алчущим легионом смердящих тварей.

Увы, усталость и голод брали свое. Веки смыкались против ее воли. Томасин усомнилась, что в таком состоянии способна трезво оценить обстановку. Она воткнула нож в кору, намереваясь начать восхождение, но ее острый слух охотницы уловил неясный шорох. Она медленно повернулась, прищурилась и уловила движение периферийным зрением.

Она задержала дыхание, напрягая уставшие глаза. В паре десятков шагов от нее шелохнулись кусты, и на поляну шагнул молодой олень. Выходит, следы принадлежали ему, а не кабаньему семейству. Удача в кои-то веки ей улыбнулась!

Томасин взяла нож в зубы и присела, аккуратно двигаясь навстречу животному.

Отец не учил ее жестокости, но девушка росла в условиях, отбивших у нее малейшее желание сожалеть о необходимости отнять чью-то жизнь. Олень был красивым. Она, безусловно, оценила его красоту и, отдавая дань некому личному кодексу, мысленно попросила у зверя прощение. Она собиралась убить его не ради забавы. Его смерть продлит чью-то жизнь. Отец говорил об этом, дымя сигаретой, с холодной, почти философской отчужденностью. Так вышло, малышка. Бей или беги. Убивай или умрешь сама.