Без аккомпанемента
Шрифт:
— Все в порядке.
— Правда? Просто ты как будто о чем-то задумалась…
— Я посмотрела на вас, — грустно улыбнулась Сэцуко, — и опять вспомнила Араки-сан…
— Да не переживай ты так. Позвонит, куда денется, — сказал Ватару.
— Хорошо бы, — Сэцуко опустила глаза и слегка склонила голову набок. — Ты прости меня, Кёко. Я сегодня неважно себя чувствую. Но к нашей следующей встрече постараюсь взять себя в руки. Извини.
— Да ну, что вы… — в растерянности выдавила я, непонятно зачем помешивая соломинкой в пустом стакане из-под
Сэцуко улыбнулась:
— И позаботься, пожалуйста, о Ватару.
Я подняла голову. Прищурив глаза, Сэцуко посмотрела на меня.
— Он, конечно, не подарок, но как его сестра скажу тебе, что, в сущности, он весьма неплохой человек. И, кстати, у него до сих пор еще не было ни одной подружки. Так что я не сомневаюсь, что ты ему очень нравишься.
Я ответила ей неопределенной улыбкой и взглянула на сидевшего подле меня Ватару. Он утвердительно кивнул. Все это было похоже на сцену из слишком хорошо разыгранного спектакля. Не зная, что сказать, я закурила. По моему примеру Сэцуко тоже взяла сигарету «Севен Стар» и чиркнула спичкой. Рука со спичкой еле заметно дрожала.
Сделав пару затяжек, она потушила сигарету. Я обратила внимание, какими мертвенно-бледными были ее пальцы.
С неподвижным лицом, похожим на маску театра Но, Сэцуко резко поднялась с места. В этот момент она напоминала благородную девицу, которой вдруг страшно приспичило пойти в уборную.
— Я, пожалуй, откланяюсь, — сказала она.
— Уже? — спросил Ватару.
— Да, извини. Что-то голова закружилась.
Ее розовые щеки на глазах стали принимать зеленоватый оттенок. Если бы не платье с узором из ярко-желтых подсолнухов, можно было бы подумать, что перед нами тяжело больной человек. Ватару немедленно вскочил и подал ей руку, но Сэцуко с улыбкой остановила его и надела шляпу.
— Спасибо, не надо. Вы с Кёко оставайтесь здесь, а я пойду домой.
— Но тебе же нехорошо. Я тебя провожу.
— Правда, не надо. Я сяду в такси. Лучше скажи, Ватару, сам-то ты собираешься когда-нибудь вернуться домой? Ты все время собираешься жить у Юноскэ, даже когда в университете каникулы?
Ватару снова опустился на стул.
— Я могу вернуться, если там будешь ты, — сказал он.
— Когда? — спросила Сэцуко.
— Когда угодно, — ответил Ватару.
Сэцуко вежливо попрощалась со мной, несколько раз повторив, как она была рада нашей встрече. Затем она вынула из плетеной корзинки кошелек и дала Ватару пятисотиеновую бумажку. «Спасибо», — сказал Ватару.
Сэцуко еще раз полюбовалась нами со стороны и, улыбнувшись, неторопливой походкой вышла из кафе.
Минуту спустя она уже стояла внизу, под большой застекленной террасой. Повернувшись к нам, Сэцуко помахала рукой и забралась в такси, поджидавшее пассажиров у входа в отель.
— Она несколько дней уже… не спала толком, — отрывисто произнес Ватару. — У них с Араки-сан как пошла эта тема про расставание, так они даже по ночам по телефону собачились.
— Мне показалось, что ей было очень плохо.
— Не надо себя упрекать. Она же сама хотела с тобой встретиться. А все эти ссоры и расставания — ее проблемы. К тебе это не имеет никакого отношения.
— А почему так вышло, что они с Араки-сан решили расстаться?
— Да я и сам не знаю. Между мужчиной и женщиной все бывает настолько сложно, что даже родной брат не разберется.
— Ты не спрашивал ее об этом?
— Моя старшая сестра такой человек, что если не захочет о чем-то говорить, то сколько ее ни спрашивай, ни за что не скажет.
— Вот как? — сказала я и посмотрела в окно. — Бывает, что в отношениях между мужчиной и женщиной не все понятно даже им самим.
Прищурясь, Ватару посмотрел на меня.
— Ты так считаешь?
— Да, — сказала я, стараясь придать своему голосу больше убедительности, — мне и себя саму понять еще не доводилось.
— А вот я, кажется, начинаю тебя понимать.
— Врешь! Что ты можешь понять? Если человек сам себя не понимает, то как его другие поймут.
— Глупышка! Просто я начинаю понимать одну вещь: что бы тебе ни сказали, ты сразу огрызаешься, — вот и все, что я имел в виду.
В свете рассыпающихся золотом лучей послеполуденного солнца Ватару обнял меня за плечи, играючи покачал из стороны в сторону и рассмеялся. Я тоже засмеялась, но тут же поняла, что наши смеющиеся голоса не сливаются в один. Ватару по-прежнему находился где-то далеко от меня. Мои плечи горели под его рукой, словно их отрезали и поджаривали на углях. Я нервно затягивалась сигаретой и, чувствуя, как кружится голова, снова начинала смеяться.
Я не понимаю, что такое жить спокойно. Не обращать внимание на тревожные предчувствия? Или жить так, чтобы тебя никто не замечал?.. Наверное, и то и другое, хоть я до конца и не уверена. Да и вообще, бывает ли на самом деле так, чтобы все было тишь да гладь?
Некоторое время в моей жизни ничего особенного не происходило. В конце лета на подготовительных курсах был устроен большой пробный экзамен, но я соврала тетке, что не высидела его до конца, потому что посреди экзамена мне стало нехорошо. Тетка в это охотно поверила, и в конце концов никто так и не узнал, что все деньги, уплаченные за подготовительные курсы, были потрачены зря.
Разговаривая по телефону с моими родителями, тетка сказала: «Похоже, что наша Кёко плохо переносит жару». Вскоре от отца прилетела открытка с коротким пожеланием «тщательно беречь здоровье», а мать прислала баночку домашнего чеснока, замаринованного в соевом соусе, который якобы придает силы. Я совершенно не собиралась есть этот чеснок, поэтому унесла всю банку в школу и поставила на полку в глубине класса, сказав, что это средство для усиления полового чувства. Шутки ради его попробовала только Джули. На перемене она положила в рот одну дольку, а потом смешила нас, изображая изнывающую от похоти замужнюю даму.