Без аккомпанемента
Шрифт:
Она сунула руки в карманы пиджака и потрясла головой. Я почувствовала сладкий запах шампуня.
— А вообще одного раза более чем достаточно.
Я сделала вид, что не услышала ее слов. Безучастно глядя вдаль, Рэйко тихо пробормотала:
— Ненавижу это дело.
Если бы она тогда так не сказала, может быть, все было бы по-другому. Я хотела рассказать Рэйко о Ватару. И не только о Ватару, но и о Юноскэ, и об Эме, и даже о сестре Ватару, Сэцуко, которая вызывала у меня безумное чувство ревности — мне хотелось, чтобы Рэйко узнала обо всех. Почему мне все время кажется, что Ватару мыслями пребывает где-то
Я хотела поговорить об этом с Рэйко не потому, что полагалась на ее проницательность в отношении людских характеров. И не потому, что я решила, будто она гораздо опытнее меня в вопросах отношений между мужчинами и женщинами. Мне не нужны были ответы. Просто мне хотелось рассказать кому-нибудь о Ватару.
Если бы в тот момент Рэйко с такой тоской и отвращением не сказала, что она ненавидит секс, думаю, что я рассказала бы ей о Ватару все без утайки. Тогда она узнала бы о наших с ним отношениях, и, кто знает, может быть в этом случае все последующие события не пошли бы по самому худшему сценарию. Если бы о Ватару узнала не только Рэйко, но и Джули, и все мои друзья и подруги, может быть, я прислушалась бы к их суждениям и заранее повела бы себя так, как нужно было вести.
Но я проглотила готовое сорваться с языка имя — Ватару Домото. Будучи еще в сущности ребенком, вдобавок чрезмерно зацикленным на собственной персоне, я жила, не зная, что бывают ситуации, когда люди, которых ты называешь друзьями, могут выручить тебя самым невероятным образом. А тогда мне казалось неприличным вести такие низменные разговоры с подругой, которая признается в том, что «ненавидит секс». Человеку, чей опыт позволяет сказать «ненавижу секс», я не могла начать изливать свои невразумительные чувства. На самом деле я была просто хвастливой, ни черта ни в чем не соображающей большеголовой старшеклассницей, которой вот-вот стукнет восемнадцать.
— Значит, говоришь, зимой в горах жевать Броварин, пока во рту не станет сладко?.. — пробормотала я себе под нос. Рэйко испуганно обернулась и посмотрела на меня.
— Ты что, Кёко! — возмущенно сказала она. — Тебе такие разговоры нисколечки не идут.
— Да? Почему?
— Потому что перед этим надо взорвать розовую бомбу, — посмеиваясь, сказала Рэйко. — И взорвать эффектно. Так чтобы у твоего парня крышу снесло. В общем, это не так уж плохо.
— Совсем не плохо, — сказала я.
В ноябре того года мне исполнялось восемнадцать лет. День рождения пришелся на воскресенье. С утра по телефону меня поздравили родители, а от младшей сестры пришла открытка, на которой была изображена маленькая птичка. Птичка была похожа на Пит-тяна, попугайчика, которого сестренка оставила, уезжая из Сэндая, что подтверждалось надписью, выведенной детской рукой в углу открытки: «Это Пит-тян».
Родители не сомневались, что я не покладая рук готовлюсь к вступительным экзаменам, и по телефону говорили очень приветливо. Меня спасало только то, что я, хоть и с трудом, неплохо успевала в школе, а иначе отец немедленно примчался бы в Сэндай и посадил бы меня к тетке под домашний арест. В этом смысле я была хорошим стратегом. Уж что-что, а поссориться с отцом я всегда успею. К тому же я верила,
В тот день теткины ученики по фортепианному классу давали отчетный концерт, поэтому с обеда она должна была уйти. Концерт заканчивался около пяти, но после этого тетке еще нужно было посетить банкет, который устраивали благодарные родители, и это доставляло ей самые большие переживания. Взять на попечение племянницу и в ее день рождения не приготовить даже ужин — этого моя по-старомодному благочестивая тетка себе простить не могла. Она то и дело извинялась и спрашивала, не хочу ли пойти вместе с ней на этот банкет.
Вежливо отказавшись, я ответила, что лучше останусь дома, чтобы поучиться. Тетка похвалила меня за серьезную подготовку к экзаменам и добродушно добавила, что при таком отношении к учебе я без сомнения прямиком после школы поступлю в университет. Я горделиво расправила плечи — мол, знай наших — и удалилась в свою комнату. Тетка надела одно из своих лучших кимоно, живо вызвала такси и уехала.
После ее отъезда я заправила керосином печку, стоявшую в моей комнате, открыла окно и сделала уборку. День был пасмурный и очень холодный. Из окна я видела, как песик Могу, свернувшись калачиком, чтобы не замерзнуть, спит в своем сарайчике.
Закончив уборку, я затопила керосиновую печку и поменяла надетый на мне серый свитер, покрытый катышками шерсти, на клетчатую оранжевую блузку и мохеровую кофту белого цвета. Затем я несколько раз придирчиво осмотрела свое отражение в зеркале, проверяя, не поползли ли чулки, и в заключение тщательно расчесала волосы.
На кухне я приготовила чай и выложила печенье на блюдце, застелив его белой салфеткой. Одну печенюшку я тут же попробовала, а потом перелила в маленький стеклянный графинчик бренди, который тетка иногда попивала во время бессонницы, и в этот момент зазвенел дверной звонок. Я второпях взглянула на себя в дешевое зеркало, висевшее на стене кухни, и, проверив, не прилипли ли к зубам крошки от печенья, бросилась в прихожую.
За ромбовидным матовым стеклом входной двери виднелся темный силуэт. Прекрасно зная, кто это, я, тем не менее, нарочито прохладным тоном громко сказала: «Да?» «Это Домото», — раздался за дверью низкий голос.
В тот раз я впервые пригласила Ватару домой к тетке. Однажды, когда мы с ней ходили за покупками в универмаг, мы случайно натолкнулись на Ватару и Юноскэ, и мне пришлось их представить. Но, разумеется, тетка и вообразить не могла, что я приглашу Ватару домой в ее отсутствие, чтобы с ним вдвоем отпраздновать мой день рождения.
«Неужели он и вправду сын владельцев «Сэнгэндо»? — спросила тогда тетка, после того как мы, обменявшись краткими любезностями, расстались с Ватару и Юноскэ. — И где же ты, интересно, с ним познакомилась?»
В ее голосе чувствовался упрек: мол, для девочки, которая только и делает, что учится, у тебя на удивление много разных знакомых.
«В библиотеке университета Тохоку, — немедленно нашлась я. — Я уронила стирательную резинку, а он сидел рядом и поднял ее. А потом он уронил карандаш, и тогда уже я его подняла».