Без боя не сдамся
Шрифт:
– Приве-ет, Юнус! Оригинальности тебе не занимать! Будем снимать клип про меня и коз?
Лёня прыснул, но сразу же замолчал, прикрыв губы рукой, а режиссёр, не теряя достоинства, сказал:
– И тебе привет, дорогой! А это мысль… хотя козочка у нас совсем другая. – Он поманил Машу к себе и добавил, обращаясь к певцу: – Мария. Помнишь её на кастинге?
Марк Далан с интересом взглянул на девушку:
– Как не помнить? – И подмигнул ей: – Привет. Будешь моей большой экранной любовью?
– В рамках сценария, – ответила
Справившись наконец с козами, съёмочная бригада взялась за работу. Двое помощников режиссёра в чёрных шортах и шведках, одинаковые, как «двое из ларца», принялись колдовать над дверцей пустого сарайчика. До Машиных ушей донеслись звуки дрели, но их почти сразу заглушила музыка – песня Марка Далана, на которую и должен был сниматься клип. «Только одну ночь, до утра ты моя…» – пел приятный голос из огромных динамиков, создавая соответствующую атмосферу на поляне. Маша невольно заметила, что Далану до Алексея далеко. И надо же – тот поёт в крошечной церкви, а этот мегапопулярен. Парадокс.
В одном из автокемперов Маша сидела в кресле перед большим, встроенным в стену зеркалом, отдав лицо во власть гримера Эллы – полной женщины лет пятидесяти. Краем глаза Маша видела, как за окном кемпера Марк и Юнус обсуждают что-то, напевают, отсчитывая пальцами такт мелодии. Потом увлечённо повествуя, как всё будет происходить, режиссёр указывал то на водопад, то на зелёные заросли, то на хибарку. Марк постоянно кивал, слегка покачиваясь под ритм собственной песни.
– Ну, вот и всё, – сказала Элла.
Маша встала и взглянула на себя в зеркало. Сарафан был вызывающе откровенным. Прихваченная атласной лентой прямо под грудью тонкая алая материя разлеталась книзу сборками коротенькой юбки. «На ткани тоже сэкономили», – подумала Маша. По обнажённым рукам и плечам струились локоны рыжих волос, ниспадая до бедер. Умелой рукой гримёр подчеркнула черты её лица, зная, что такой, на первый взгляд, яркий макияж в итоге на записи будет смотреться совершенно естественным. Костюмер прикладывала к груди Маши то одно украшение, то другое и наконец остановилась на напоминающей золотой амулет тяжёлой подвеске с литыми переплетениями и вкраплениями гранатов:
– Эротично смотрится на смуглой коже, да?
– Таис Афинская и Суламифь в одном флаконе, – отозвалась Элла, оценивающе рассматривая Машу.
Марк заглянул в кемпер:
– Девушки, когда за меня возьмётесь?
– Заходите, пожалуйста, мы уже закончили, – любезно ответила ему Элла и показала рукой на Машу: – Ну как, хороша?
Марк оценивающе посмотрел на партнёршу, и его глаза заблестели:
– Богиня!
– Спасибо, – скромно улыбнулась Маша и пошла к выходу.
Проходя, Марк коснулся её руки и с хитрым прищуром добавил:
– Кажется, эти съёмки будут для меня особенно приятными.
И Маше захотелось, чтобы всё сразу закончилось. Не потому, что он был ей противен – душа запротестовала,
Но контракт есть контракт. Здесь она не только танцовщица, но ещё и актриса, которая должна играть любовь. Кому какое дело до её желаний, вон сколько народу собралось и сколько уже денег потрачено.
Маша продолжала убеждать себя, пока Юнус, провожая её к кустам самшита, подробно разъяснял, что ей надо делать:
– Песню слышала, да? Здесь ты – соблазнительница, – говорил он. – Марк должен тебя захотеть. Но для тебя эти отношения – только игра, и ты знаешь, что завтра утром вы расстанетесь. Тебе не важно, что он чувствует. Пусть страдает, ты с ним играешь. Поняла?
Маша кивнула, с тоской глядя на водопад:
– А обязательно мне там купаться? Вода же холодная…
– Обязательно. Потом согреем.
Из кемпера вышел певец в узких светлых джинсах и такой же рубашке, расстёгнутой почти до пупа – так что были видны тёмные волосы на накачанной, выпирающей груди. На голове Марку изобразили тщательно продуманный, лирический беспорядок. Маша, глядя на него, с нарастающим унынием подумала: «Экий брутальный самец. Вику бы на моё место. Эх, раньше надо было предложить…»
– Освещение нужное пошло! Марк! Мария! Все по местам. Ловим момент! – внезапно закричал режиссёр, хлопая в ладоши.
Лёня Вильберг с огромной камерой на плече подбежал к Маше и встал на колено в паре метров от неё. Все замерли на секунду, Юнус посмотрел в монитор и скомандовал:
– Поехали! Мотор!
Маша взяла себя в руки и медленной походкой пошла из кустов навстречу оператору.
– Так-так, умничка, смотри в камеру, – бормотал Юнус.
Маша кокетливо улыбнулась зенице объектива и играючи поправила волосы.
– Стоп, – крикнул режиссёр, – молодец! Так, да. Только давай грациознее, как пума перед прыжком. Ты его соблазняешь…
Выкрики «Мотор» и «Стоп. Снято» чередовались, как в калейдоскопе. Сцены снимались одна за другой. Режиссёр торопился, поглядывая то на солнце, то в мониторы: «Свет… Хорошо пока». Его ковбойская шляпа съехала на затылок, а на щетине под носом проступили капли пота.
Вскоре после небольшого перерыва в центре лужайки «вырос» большой квадратный навес, похожий на белый парус, пойманный в металлические силки. «Двое из ларца», как прозвала про себя Маша помощников, придерживали стойки тента с двух сторон.
– Так, ребята. Ложимся, – приказал режиссёр, и Маша обрадовалась возможности полежать немного, уже устала от непрерывно повторяющихся движений танца в доброй сотне кадров на самой жаре.
Марк, видимо, тоже с готовностью улёгся на траву и предложил:
– Юнус, а может, вы поснимаете, как мы тут спим, а? Сил нет…
– Ещё немножко потерпи, сейчас эту сценку закончим и перерыв, – уговаривал его режиссёр.
– Гитлер, – буркнул певец, и они с Машей засмеялись.
Маша добавила: