Без единого выстрела
Шрифт:
Осененный этой идеей, Аверкин прошел к холодильнику и вынул из морозилки непрозрачную, всю в инее бутылку «посольской». Нарезая колбасу толстыми ломтями (за эту привычку его постоянно ругала жена, но так ему казалось вкуснее), он всесторонне обдумал свою догадку. Она казалась вполне логичной, тем более, что и шутник был тут как тут, прямо под боком — корчил из себя Ната Пинкертона и покатывался со смеху, стоило повернуться к нему спиной. Единственное, что вызывало у Аверкина некоторые сомнения — это очевидная неуместность затянувшейся шутки. Если это был розыгрыш, то чересчур жестокий, совсем не в духе Забродова.
Аверкин перелил водку в хрустальный графин — гулять
После первой рюмки мысль о том, что всю эту катавасию затеял ополоумевший от безделья Забродов, уже не казалась такой дикой. «Завидует, — начиная хмелеть, подумал Аверкин. — У самого жизнь не задалась, сидит один, как перст, со своими пыльными книгами, и злится, небось: как это про меня, такого героя, все забыли? А вот я вам напомню! Я вас, сук-киных котов, научу Родину любить! Кто из наших бывших хорошие бабки получает? Аверкин? Подать сюда Аверкина! Мы его сначала пугнем хорошенько, потом сделаем вид, что раскрыли преступление века, а уж потом, может быть, вместе с ним посмеемся над тем, какая у него была глупая физиономия, когда он на вокзале своему семейству ручкой махал: езжайте, мол, обо мне не волнуйтесь, я, дескать, мужчина, сам со всем справлюсь…»
Он смутно ощущал, что заезжает куда-то не туда и приписывает Забродову качества, свойственные скорее некоторым из его нынешних коллег-бизнесменов, чем бывшему инструктору спецназа, но остановиться уже не мог: накопившееся раздражение требовало выхода, а водка ослабила тормоза.
Майор Аверкин, как и Забродов, ушел из спецназа во время первой чеченской кампании, но причины его ухода были несколько иными, чем у инструктора учебного центра: в первом же бою Аверкин струсил и понял, что в спецназе ему делать нечего. Он прошел множество горячих точек и никогда без нужды не кланялся пулям, так что никак не мог взять в толк, откуда вдруг появилось ощущение ватной слабости в ногах, возникавшее, как только он слышал выстрелы. Но парализующий страх смерти прочно поселился в его душе, и майор Аверкин знал, что это навсегда. Ему доводилось слышать о подобных случаях, и всегда конец у таких историй был печальным: либо глупая смерть от случайной пули, свистнувшей в спину, когда охваченный скотской паникой человек пытался бежать с поля боя, либо позорное увольнение после того, как такой побег удавался.
Он не привык кривить душой перед товарищами и в рапорте об увольнении честно написал: «по причине личной трусости». После этого майор Аверкин имел короткий разговор с командиром и получил расчет. Его не осуждали напротив, ему сочувствовали, как тяжелобольному, словно его недостаток был следствием ранения или контузии. В каком-то смысле так оно и было, но легче Аверкину от этого почему-то не становилось.
Перечисленные шантажистом (или шутником) географические пункты, в которых майор Аверкин когда-то побывал с полной солдатской выкладкой, разбередили старую
Аверкин пил и закусывал, почти не замечая вкуса и не ведя счет опрокинутым рюмкам. Когда стоявший на полочке в прихожей телефон издал мелодичную трель, он был уже изрядно навеселе. Сначала бывший майор хотел не брать трубку вовсе, но потом ему стало интересно: что еще придумал этот старый дурак Забродов? В том, что его разыграли, Аверкин уже не сомневался, и горел желанием высказать бывшему сослуживцу все, что о нем думает.
Он встал, опрокинув табурет, и, по-прежнему сжимая в руке пустую рюмку, нетвердыми Шагами вышел в прихожую. Было начало одиннадцатого утра, но Аверкин чувствовал, что день, как и предупреждала народная мудрость, пропал целиком, с начала и до самого конца.
— Н-ну? — воинственно сказал он в трубку. Потом он заметил, что держит трубку вверх ногами, перевернул ее и повторил:
— Н-ну?
— Не нукай, — сказала трубка, — не запряг. Ты деньги собрал, нукало?
— Слушай, Забродов, — сказал Аверкин, внимательно следя за своим слегка заплетающимся языком. — Тебе не кажется, что комедию пора кончать? Шутка несколько затянулась, знаешь ли. Никому уже не смешно, а ты все кривляешься. Не стыдно, в твоем-то возрасте? И потом, скажу тебе честно: это была не самая удачная идея. Интересно, ты один это затеял или вдвоем с Мещеряковым? На него, вообще-то, непохоже. Заканчивай, капитан, не то с тобой половина твоих знакомых здороваться перестанет. Лучшая половина, учти.
— Але, гараж, — перебила его трубка, — ты с кем разговариваешь? Ты на каком, вообще-то, свете? Ужрался с утра пораньше, что ли? Ну точно, бухой, как земля! Только это твои проблемы, Аверкин. Ты бабки собрал или нет, рожа кагебешная?
— Пожалеешь, Забродов, — предупредил Николай. — Ну, за каким лешим тебе это нужно? Тебе ведь самому надоело, я же вижу. Позвонить вчера забыл… да чего там — позвонить! Ты даже забыл, каким голосом со мной в первый раз разговаривал!
Голос действительно был незнакомый — не забродовский, но и не тот, который говорил с Аверкиным в первый раз. Отставного майора это не смутило: Забродов был широко известен как первоклассный имитатор, способный изобразить кого и что угодно — от чириканья лесной пичуги до трубного рева разгневанного генерал-лейтенанта. Нынешний голос бывшего инструктора был хриплый, простуженный, почти нечеловеческий, словно Забродов говорил животом.
— Совсем рехнулся, — прохрипел этот голос. — Ты кончай под дурачка косить, майор. Тут карьеру спасать надо, престиж фирмы, а он ваньку валяет. Смотри, майор, не одумаешься — тебе этого не простят. И фирмачи твои, и те чучела в погонах, на которых ты раньше работал. Они тебе все припомнят, майор. Да и о семье подумать не мешало бы, как ты полагаешь? Жену-то любишь, небось? А дочку?
— Я тебе всю морду расквашу, недоумок, — пообещал Аверкин, мгновенно трезвея от ярости.
— Сначала заплати, а там уж как получится, — прохрипел голос.
— Ладно, — процедил Аверкин, так стиснув свободный кулак, что ножка зажатой в нем рюмки отломилась с жалобным щелчком. — Если ты так хочешь… Хорошо, я тебя слушаю.
Он решил не препятствовать Забродову довести эту глупую игру до конца. Пусть потешится, раз уж не хватает ума вовремя остановиться. Но когда весь этот бред достигнет своего апогея, и из каких-нибудь кустов, как чертик из табакерки, выскочит сияющий, довольный собой Забродов, вместо аплодисментов он получит по зубам — прямо по своей идиотской ухмылке, от души, с разворота…