Без игры
Шрифт:
— Сам. Кому тут еще стиркой заниматься.
Викентий внимательно вгляделся и вздохнул.
— Счастливый вы человек. Вообще теперь я все понимаю, просто она в вас влюбилась. Вот мы и приехали. Очень рад познакомиться.
Он порывисто потянулся через стол, насильно подтащил к себе руку Тынова, стиснул ее и встряхнул. Слезинки блеснули у него в глазах. Он пьянел быстро, но неровно, точно по ухабам катился. То слабел и впадал в подавленность, то вдруг взбадривался до лихости и озорства.
— В тебя я влюбилась, — равнодушно сказала Осоцкая.
— Врет-врет! Она знает, что я ее люблю, но только как мужчина мужчину... или девушка девушку... ну,
— Как четвертиночка? — осведомилась Антоша.
— Нет, нет, это много... Как спичечная коробочка?.. Нет, это уж очень... Пускай как две спичечные коробочки, так будет как раз. Я бы устроил тебе домик около чернильницы у себя на письменном столе, помнишь, мне подарили на стеклянном заводе, красивая такая хрустальная чернильница, я бы туда наливал теплой водички, и ты могла бы купаться, чернил ведь там никогда не было, и ты махала бы мне вслед платочком из окошечка, когда мне нужно было бы уходить, ведь я бы тебе домик там устроил; а когда я возвращался бы домой пьяный, ты бы мне говорила: пропащая твоя головушка, швинья ты швинья, что мне только с тобой делать!.. — он лепетал все более жалобным голосом и, когда дошел до пропащей головушки, совсем заплакал, застеснялся и, отвернувшись, стал пихать себе в рот кусок шашлыка.
— Кеша, не плачь, я тебя уважаю, — ласково сказала Марина, и он закашлялся от смеха, подавившись шашлыком.
— Мы все тут без вас осмотрели, — впервые обращаясь к Тынову, сказала Осоцкая. — Красивые веера из перьев на стенке, это тетеревиные хвосты? А из лучинок эту птицу вы сами сделали?
— Ничего тут моего нету. Это от прежних лесников осталось.
Они вышли на крыльцо. Она хотела отнести собаке шашлыка.
— Он не возьмет.
— Я его уговорю.
Бархан издали понюхал мясо и равнодушно отвернулся.
— Вы его так выучили?
— Нет, он сам такой. Знает закон, что ничего в жизни даром не предлагают.
— Такой закон?
— А как же!
Он взял у нее из рук мясо. Бархан уже не спускал с него глаз, мгновенно поймал подкинутый в воздух кусок и тут же его счавкал, торопясь проглотить, потому что видел в руках у людей еще мясо.
— А я все про вас вызнала, — провожая глазами второй кусок, летевший собаке в пасть, сказала Марина.
— Зачем это вам?
— Так. Странная какая фамилия — Палагай, — правда?
— Наверно. А что?
— Он почему застрелился?
— Этого никто не знает. Да другим это не все ли равно?
— Он был ваш большой друг?
— Друг. А какие бывают, большие или средние, — не могу вам объяснить.
— Почему же это с ним случилось? Вы сюда к нему приехали и жили вместе. Так? Вы навестить его приехали?
— Ну вот все уже рассказали.
— Да, говорят, он вас к себе вызвал, или позвал, и вы тут вместе некоторое время прожили вдвоем, и даже водки не пили, мирно прожили, а потом, после того как вы уехали, когда вы уже в Москве были, все дела свои устраивали, чтоб перевестись сюда к нему совсем, он вдруг застрелился в лесу.
— Видите, до чего вам все изложили точно.
— Я все об этом думала. Значит, так. При вас он не мог застрелиться. Вы мешали. И потом ведь могли заподозрить, что это вы его убили. Ведь он так странно себя убил: в грудь.
— Нельзя было мне, идиоту, оставлять его тут одного, вот что одно верно. Знаете ли, из ружья застрелиться довольно трудно, это, знаете ли, не пистолет, — он заговорил вдруг торопливо, не обращая на нее внимания, не рассказывая, а как будто взвешивая
— Вы мне рассказали, потому что видели, что мне это нужно... Что? Просто мне нужно было себе все это представить... И вы, когда приехали, решили остаться жить после него в этом доме. А зачем?
— Никуда не тянуло. Да я ведь уезжал-то увольняться с работы. Действительно, мы собирались по соседству устраиваться. Как два медведя на соседних участках. Не получилось. Это бывает... Ну, значит, разобрались?
— Н-нет... Наоборот, все только запуталось. Темно совсем становится. Не страшно жить так одному? Пора пьянчужек моих отвозить домой. Завтра опять съемка. Машину я где-то на просеке под кустом оставила. Наборный дорогу показывал, совсем заблудились в тропинках. Вы нас на дорогу выведете?.. Я сейчас пойду отниму у них все мясо, ему отдам... то есть это вы сами ему отдадите... Так вы мне ничего и не рассказали.
— Вы же все так здорово выведали без меня.
— Да, да... Одна я говорю-говорю, а вы только отвечаете: «Какое тебе дело?»
— Не говорил я ничего подобного.
— Не говорили. А отвечали... Он был хороший человек? Ну, не буду. Вот мы приехали, нашумели и сейчас уедем, вы останетесь совсем один. Вам это хорошо?
— Мне одиноко... ведь привык.
Из дому выскочил Викентий и, хватаясь раскинутыми руками за дверные косяки, радостно закричал:
— Уехали!.. Я так и знал, что они уедут!.. И прекрасно, я так... ожидаю необузданные... то есть обожаю неожиданные! Всевозможные перемены в моей жизни. Теперь пускай они там снимаются, а я тут буду лесничий в этом домике. — Он неожиданно приметил Бархана, скатился, спотыкаясь, со ступенек и присел перед собакой на корточки. — Кисонька, мурзинька, можно, я тебя поцелую... Зачем же мне зубки показывать? У-у, какие! Дай мне носик... A-а, ты хочешь, наоборот, мой носик? Вот если б ты был ма-аленький... со спичечную коробочку, я бы тебе создал будочку у меня на письменном столе, с плюшевой подстилочной, и, когда я засну, выпивши, мордой на столе, ты кусал бы меня за нос. Хочешь?.. Они, оказывается, не уехали! Тут стоят! Подумайте, как странно.
— Собирайтесь, пора ехать! — крикнула Марина в открытую дверь. — Не то без вас уеду! И хватит жрать. Мясо, какое осталось, тащите сюда, Антоша. Тут нужно.
— Ты что ж это, чернильная твоя душа, — сказал Тынов, — опять заблудился? Вот, жалуются, всех куда-то в чащу завел?
— И кажинный раз на эфтом месте! — изумленно откликнулся Наборный. Весь растрепанный, безуспешно пытаясь застегнуть пиджак на отсутствующую пуговицу, он, споткнувшись, выбрался через порог и глубоко со свистом втянул ноздрями воздух. — Как здесь дышится, бальзам! Вот Кеша хочет в лесничие идти!