Без края
Шрифт:
Глядя на узор Флайи, Вэя понимала, почему той не нравится быть в мире красок – то, что получалось у нее, было чем-то неопределенным, непроявленным. Как правило, это было просто наполненное золотым свечением пространство, и в нем только лишь насыщенность цвета и золотых искр была слегка неоднородна – где-то темнее и искристее, а где-то светлее и почти без мерцания.
– Что со мной не так? – спрашивала Флайя. – Неужели я настолько скучная?
Вэя решительно не понимала, как такой прекрасный золотой свет может быть скучным, но самой Флайе всегда казалось этого мало. Вэе же очень
Самый красивый рисунок получался там, где соединялись Влаз и Кёльне. Близнецы, вроде бы такие разные, но когда они объединялись, всегда получалось что-то невероятное. Нельзя сказать, что они полностью сливались – элементы их узоров оставались прежними, но при этом из них складывался новый образ, непохожий на те, какими они были по отдельности. И если другие касались друг друга только на границах, то они постепенно объединялись почти полностью. Их рисунок двигался, менялся, в нем появлялись отдельные новые элементы, а что-то, наоборот, исчезало, и это была захватывающая и всегда новая история.
Потом Вэя снова возвращалась к себе, к своим мыслям и чувствам. В них снова проступали мысли о Шае и, конечно, о Шамуи – таком, каким она его любила. Когда они с ним попадали в мир красок, то не просто дополняли друг друга – они всегда порождали что-то новое. Они были единственные, кому удавалось действительно стать одним целым, и это всегда вызывало совершенно невероятные ощущения у обоих, да и остальные души из круга это чувствовали.
– Почему мы все не можем так объединиться? – задавался вопросом Шамуи. – Ведь мы могли бы тогда создать что-то большее вместе.
Вэя скучала по этим ощущениям, скучала по нему, по Шае, и ее рисунок снова стал меняться, краски посветлели, утратили свою яркость, стали прозрачнее, легче. Вместе с этим изменились и их общие узоры с другими душами. Нужно было сменить настрой, и Вэя постаралась уловить свое вдохновение. Тона остались светлыми, но стали более яркими, а узор начал напоминать распускающиеся пышные цветы.
Мысли текли, переплетались, вместе с этим менялись узоры. Вэя не могла сказать, сколько они провели времени в мире красок, но внезапно ее словно потянуло что-то назад. Она вышла из круга, а за ней и все остальные.
– Что случилось? – чуть ли не одновременно спросили близнецы и Флайя.
Теперь Вэя чувствовала, что это Шая зовет ее.
В жизни Шаи почти одновременно произошло два события одинаковых по степени значимости, но противоположных по эмоциям – в свои десять лет Сережа, любимый белокурый ангел, получил одну из самых престижных в мире музыкальных наград за игру на скрипке, и тогда же ему поставили страшный диагноз. Врачи говорили, что вряд ли он доживет до двадцатилетнего возраста, и, скорее всего, последние два года он будет практически обездвижен.
Шая готова была объехать
– Бабушка, – говорил он, безмятежно глядя на нее своими безудержно голубыми глазами, – не бойся за меня, со мной все будет хорошо.
Шая не могла этого вынести, сердце просто разрывалось на части.
Вэя сразу увидела, что с ней происходит. Одно радовало, что Шая настроена была решительно – преодолеть все, справиться, хотя давалось ей это непросто. Каждый день превратился в борьбу за время. Врачи, обследования, больницы, процедуры, выступления, репетиции, гастроли и снова врачи, снова больницы…
Шая видела, как устает Сережа от репетиций, от бесконечных разъездов, как съедает его силы болезнь.
– Давай бросим это все, – предлагала она.
Но он только светил на нее своими чистыми глазами, улыбался кротко.
– Я брошу, только если ты бросишь лечить меня, – говорил в ответ.
– Никогда, – заявляла бабушка, и они продолжали бороться с болезнью и совершенствовать музыкальный талант Сережи.
К двадцати годам он успел выступить во всех самых известных концертных залах мира. Публика его обожала – белокурого, светлоокого, казалось, от него самого исходит свет. Когда же стало известно о его болезни, люди и вовсе словно сошли с ума – Сереже мешками слали письма со словами любви и поддержки, и на все его концерты билеты были раскуплены на два года вперед.
Шае было уже семьдесят пять, Ник умер три года назад, Федя и Аня давно уже принимали в жизни сына лишь самое минимальное участие. Когда у них родилась дочка, Шая воспользовалась этим и полностью взяла Сережу под свою опеку. Это случилось как раз тогда, когда стало известно о его болезни, а Сережина сестра родилась недоношенной, тоже требовала много внимания, так что родители не возражали, чтобы старший сын пожил какое-то время у бабушки. Позже так сложилось, что он так у нее и остался.
Сейчас Шаю беспокоило то, что сил у нее становилось все меньше, а Сережа по-прежнему нуждался в помощи и уходе, и вряд ли его родители могли их ему обеспечить так, как это делала она. И когда его состояние начало резко ухудшаться, Шая не могла успокоиться, ей казалось, что она что-то упустила, что еще можно и нужно что-то сделать. Винила себя в том, что не может найти способ помочь любимому внуку, спасти его, ведь не может быть, что ему суждено уйти так рано – такому необыкновенному, светлому, талантливому.
Вэя снова вмешалась в происходящее. Шае не в чем было себя винить – просто им обоим, ей и Сержу, пришло время возвращаться в поднебесье. Лучшее, что они могли сделать, это отпустить и дать всему случиться, и как раз Сержу это давалось легко, он вел себя так, словно всю жизнь только и готовился к этому моменту. Он любил жизнь, старался получать удовольствие от каждого ее момента, но при этом не держался ни за славу, ни за свои успехи, ни за талант, готов был отпустить все в любое мгновение.