Без любви, или Лифт в Преисподнюю
Шрифт:
– Горько!
И пока сестра с зятем целовались, успел хорошенько закусить грибочками и колбаской, ещё выпить, покрикивая горько, и опять выпить да закусить. А потом уже с беспокойством говорит:
– Наташка, ты там гляди, а то картошка подгорит – останемся без ужина.
– Ой-йой-йой, – залопотала Натали, и уже хлопочет у плиты, между делом, отрываясь от сковороды, подрезает к столу всякой всячинки, что принёс в дом рачительный муж.
– Это хорошо, брат Серёга, что ты остался, чтоб поздравить нас, выпить по глоточку горькой за наше счастье, – говорит Никита, чокаясь. – Я, кстати, очень опасаюсь людей серьёзно
– Не понял, – выпучил глаза брат Серёга и, так и застыв в нерешительности, недонёс свою стопку ко рту. – А ну-ка повтори, что сказал?
– Я говорю: много пить без повода – ума не иметь. А кто не пьёт по поводу да под хорошую закуску…
– Кто?! – часто-часто заморгал брат Серёга, при этом украдкой метая по сторонам настороженный взгляд.
Свою стопку с водкой так и держал он в руке нетронутой.
– Но ещё больше опасаюсь я… – говорит Никита, выпив, и ищет вилкой цели, куда бы уколоть и чем бы закусить, – боюсь тех, кто вовсе капли на дух не переносит – или же должен знать причины, по которым они сторонятся рюмки.
– И это правильно, – вторит зятю шурин.
Натали сунула Никите в рот солёного огурчика, и следом кусочек сала, которое как раз нарезала к столу.
– Во, блин, сказочный сервис, да, брат? – восхищается Серёга, наконец-то опрокинув стопку и накалывая вилкой солёный огурчик. – Я просто не узнаю сестры родной. Ты что с ней сделал? Точно подменили.
И получил шутя ухватником по затылку.
– Почему правильно, ты-то говоришь, не поняла?
– Да потому, что человека не узнаешь, хотя бы раз не напившись с ним на пару.
– А то ещё хворый какой, да? Или, может, зашитый? – подвела черту под бытовыми наблюдениями мужчин Натали.
И на стол легла подставка под горячее, а на подставку – сковорода с жаренной на сале картошкой с луком и грибами.
– Из общей поклюём, никто не против?
– О чём речь, – кивает брат Серёга. – Все свои.
Делает глоток и кричит:
– Горько, ой как горько!
Натали прильнула ненадолго к устам Никиты.
– Ты где такую горькую нашёл, а?! Беленькая, а горькая! Рот так и вяжет… Горькая-прегорькая!
И Натали была слаще мёда, и в течение всего ужина часто и подолгу целовала. Было, даже кормила изо рта в рот, а к концу недолгого ужина, когда брат Серёга предложил распечатать вторую бутылку, и вовсе перебралась к Никите на колени. Наконец, лукаво щурясь, шепчет брату – с каким там намёком?! Говорит прямо, без обиняков и стеснений:
– Ну, всё! Поздравил, выпил, поужинал – пора и честь знать.
Не обижайся, мол, но совесть тоже надо иметь: глаза, что ль, завистью застит?
Брат Серёга вскочил из-за стола, как ошпаренный, и уже не хотел слышать никаких уговоров: посидеть, ещё по малой за успех предприятия опрокинуть да потолковать с родными по душам. Потом, потом – всё потом. Согласился выпить на посошок и тут же, без промедления, вышел из-за стола, откланиваясь и желая им всего-всего.
– Ключи от машины – положил на стол! – вдруг окрысилась Натали, заподозрив вдруг неладное.
– Да ладно тебе, я что, маленький?
– Сказано: на стол!
Брат Серёга, нахмурившись, послушно выложил ключи на стол, и Натали тут же прибрала их в кухонный ящик.
– Утром
Посмеиваясь над забавной семейной сценкой, Никита пошёл проводить шурина до порога и спрашивает:
– Насколько я понимаю, ты принимаешь предложение?
– Да, конечно.
– Тогда по рукам.
Протянули друг другу руки и в крепком долгом пожатии закрепили договорённость. Не выпуская руки шурина, Никита говорит:
– Тогда до понедельника. Ровно в девять утра ждём тебя у нотариуса…
Никита по-хозяйски запер дверь и едва успел обернуться, как уже ловил в раскрытые объятия любимую, – и любил её, нося по дому, при свете ламп и люстр.
Если б кто со стороны мог подглядеть, тому могло бы показаться, будто некое хищное создание набросилось на несчастную жертву и алчно терзает. Точно клоки кожи, заживо содранной, летят ошмётками по сторонам. Вот сорвана шкура с ног, вот с рук, и ещё какие-то обрывки летят, как будто кожи лоскутки. И сама, гляди, уже линяет. И не понятно, кто кого одолевает, а битва длится, и нет конца, нет края той иступлённой схватке. И вот упали, покатились, и всё ж таки верх в борьбе взяла. И добивает. Жестоко добивает. И клич победный издаёт. Взмахнув крылами, накрыла жертву – и соки выпивает. До донышка высасывает, ни кровинки, безжалостная, не оставив на посошок.
Осьминожка вдруг затихла.
И не дышит – дышит: ожила едва. Неужели время лечит?
То была не битва. То была игра, которую любовью называют. И которой нет конца, а есть лишь краткий миг отдохновенья…
Перебрались в кухню: слово – поцелуй – глоток чая – поцелуй – и слово наконец. Глаза в глаза впиваются.
Когда страсть чуть притихает, разум просыпается, и трезвый ум задаёт вопросы.
– Как же ты собираешься сводить концы с концами? Ну ладно. Допустим, из торговой выручки ты скопишь на первый взнос, а я прикрою. По очереди будешь перемещать долг, помалу сокращая. Никто не заметит. Расплатишься, и опять по уши в долгах: должен выкупать право долгосрочной аренды.
Никита был удивлён: ему казалось, что Натали мимо ушей пропустила все его слова, ан нет – суть ухватила, и даже просчитала.
– И это очень, очень хорошо, что ты всё понимаешь. Потому что нам нужна будет твоя помощь.
– Сомневаюсь, чтобы доходы с одной точки могли сравниться с моей зарплатой, но на такой подъём ведь никакой зарплаты не хватит, пускай даже с премиями и откатами. А ещё, ты говорил, квартира – и всё такое. Как же мы будем жить? Можно, конечно, потерпеть чуток, ужаться, но не бесконечно. Я ведь не первый день, как на свет родилась. И в делах, пожалуй, знаю поболе твоего.
Никита снял Натали с колен. Он был серьёзен, как никогда прежде. Натали таким его ещё не видела. Он откупорил бутылку коньяку.
– Извини, что коньяк дешёвый.
– Да ладно тебе извиняться!
Она машет рукой, и Никита наливает и говорит:
– О стартовом капитале… Я знаю, что доходов от трёх точек едва хватает, чтобы застолбить место. А ещё оборудование, товар, зарплаты, налоги, время на раскрутку… – расходов не счесть. Если не развиваться, то вряд ли выживем. Выручку первого магазина придётся вложить в открытие второго. Крутиться. Изворачиваться. И так далее. А стоит замешкаться – и волна долгов накроет с головой…