Без маски
Шрифт:
Мунк, который и раньше недоверчиво относился к находкам Ванга, явился сразу же и вместе с генеральным консулом принялся разбирать письма. Несколько простых проб бумаги подтвердили, что все письма были подделкой.
Пока генеральный консул сыпал проклятия на голову «добропорядочного» антиквара Клойсена, Мунк сидел погруженный в глубокую задумчивость. С юных лет он близко знал Клойсена и с величайшим интересом и симпатией следил за его деятельностью. Мунк был одним из немногих, кто понимал ненасытную жажду знаний, обуревавшую этого человека. Клойсен был осторожным, несколько
В конце концов Мунку с помощью профессора удалось уговорить консула подождать несколько дней и не заявлять на Клойсена в полицию. Это стоило им больших трудов.
Наутро следующего дня Мунк вошел в скромную антикварную лавку и, коротко поздоровавшись, сказал Клойсену, что хочет побеседовать с ним с глазу на глаз. Побледневший Клойсен распахнул перед ним двери своей конторы.
Мунк сел и, сняв перчатки, немного подождал, пока Клойсен успокоится. Потом он положил на стол пачку писем и тихо сказал:
— Эти письма, господин Клойсен, вы подделали. И… завтра ваше дело будет передано в руки полиции! Нет, сидите смирно… Я говорю вам, садитесь… Я пришел, чтобы выслушать всю эту историю от вас. Могу сказать, что пришел как друг. За всем этим что-то кроется. Я хотел бы знать, что именно.
Клойсен тщетно пытался собраться с мыслями и заговорить, но всякий раз волнение мешало ему. Его бледное лицо судорожно подергивалось. Он подпер голову руками. Плечи его дрожали.
Несколько минут Мунк молча смотрел на антиквара. Затем сказал:
— Послушайте, Клойсен, я не сыщик, но чувствую, что за всей этой историей что-то кроется. Есть, видимо, какие-то обстоятельства, говорящие в вашу пользу. Будьте любезны рассказать мне без утайки, с чего всё это началось. Говорите чистую правду, хотя бы это и затрагивало святая святых вашей гордости. Ну?..
Клойсен поднял голову. Лицо его было искажено до неузнаваемости.
— Я и сам не понимаю, как всё это произошло, — запинаясь начал он. — Последние месяцы я жил словно в аду, да и все эти последние годы были не лучше. Я пытался остановиться, но… я не в силах был разочаровать профессора Ванга, я был словно загипнотизирован его восторгом; каждое удачное письмо переполняло меня безграничной радостью, как будто это и в самом деле была подлинная находка… А потом я снова впадал в глубочайшее отчаяние…
Они молча посидели некоторое время, а затем Клойсен тихо добавил:
— Деньги? Вы не поверите, но в самом начале они не играли никакой роли. А позднее? Позднее я перестал узнавать самого себя. Ведь деньги давали мне возможность приобрести всё, на что раньше у меня не было средств: новую квартиру, книги. И, вам это известно, — возможность общения с людьми, которых я… почти боготворил. О да, позднее деньги, пожалуй, были самым главным. Ведь так всегда бывает с деньгами, когда они достаются
Мунк спросил:
— С чего всё началось?
— Началось всё с издания Абеляра. Профессор Ванг случайно нашел его у меня с пометками королевы Кристине на полях. Я сам был потрясен тем, что у меня есть такой редкий экземпляр, а я не знаю о его существовании, и я стал искать еще что-нибудь в этом роде. Профессор помогал мне. Ведь он думал, что я хорошо разбираюсь во всех этих делах. А на самом деле я уж запутался в паутине хитрости и лжи. Я думаю, что за короткий срок преуспел в этом гораздо больше, чем за всю свою долгую жизнь.
Однажды я наткнулся на одно письмо, которое перекупил в Копенгагене, заплатив довольно дорого. Я перепродал его за полцены Вангу. Он-то был уверен, что я и заплатил за него ровно столько же. Уже тогда я очень любил ежедневные визиты профессора, а еще больше — беседы с ним. Во время одной из таких бесед он показал мне письмо, на которое явно должен был существовать ответ. Он изложил свои соображения по этому поводу, а я, приложив величайшие усилия, пустил в ход все свои деловые связи, чтобы напасть на след этого письма. Но мои поставщики отвечали, что если подобный ответ имеется вообще (они сомневались в его существовании), то он должен находиться среди остатков знаменитой библиотеки в Туре. Это письмо разыскивали ученые всего мира.
Я рассказал об этом Вангу, и он впал в ажиотаж и начал утверждать, что письмо упоминалось и в более поздние времена; если я хочу убедиться, он покажет мне несколько своих старых каталогов.
Вот тогда-то я и был впервые приглашен в дом Ванга. Я не могу припомнить ни единой книги из его богатой библиотеки, ни единого слова из его ученых речей. Я был потрясен этим респектабельным домом. Простой ужин был для меня священнодействием, а мечта, которую я лелеял вот уже тридцать лет, стала явью. Я был равным среди равных в избраннейшем обществе ученых.
На следующий день я засел в библиотеке. Я вложил всю свою энергию в это дело, и вот однажды утром, дрожа от волнения, я уже мог показать Вангу результат своих трудов. Как он разволновался, как набросился на письмо! Он сразу увидел недостатки, бросающиеся в глаза. А я непринужденно заметил, что ошибки эти — неизбежны. И действительно. Ведь письмо было копией, сделанной совершенно несведущим человеком.
Вдвоем разобрали мы ошибки; профессор Ванг показал мне, как писалась та или иная буква, обратил мое внимание на стиль латинского письма, и даже на те ошибки, которые переписчики в то время считали нормой языка.
Клойсен провел рукой по лбу, потом выпрямился и тихо сказал:
— В конце концов он воссоздал это письмо в таком виде, в каком ему надлежало быть, вплоть до малейших деталей. Письмо это много дней жило во мне, жгло меня. И ведь ничего не стоило воспроизвести его заново ради того, чтобы оправдались надежды профессора. А может… это и было его заветной мечтой, я не знаю; ведь он страдал так же, как и я. Я видел, что он находился в состоянии страшного возбуждения. Я носился с этим письмом, а потом взял и внес в него ряд поправок.