«Без меня баталии не давать»
Шрифт:
— Самыми добрыми и попутными, Костя, — отвечал Герцык, обнимаясь с кошевым.
Гордиенко велел подать горилки, выпили старые товарищи по чарке-другой. Разговорились. Кошевой ударился было в воспоминания, но Герцык воротил его в день нынешний.
— Треба, Костя, поднять Сечь на москалей, помочь шведскому королю.
— А шо ж он, — усмехнулся Гордиенко. — Чи пуп порвав?
— Да он ещё по-настоящему и не воевал. Москали бегают от него. Трусятся, як псы шелудивые.
— Ты ж знаешь, Павле, я не решаю. Круг.
— Круг-то, круг, но и кошевого голос чего-то стоит. Как ты
— Добре, Павло. Но наперёд ты слово скажешь нашим казачкам. Ты свежий человек, тебя слухать добре станут.
— Но ты ж можешь загодя хочь с куренными поговорить, куда круг клонить треба.
— С куренными поговорю, они у меня вот где, — сжал Гордиенко кулак. — Но за круг ручаться не хочу. Там есть такие горлопаны.
После обеда, часа в три, ударили тулумбасы [110] , сзывая казаков на площадь перед куренём кошевого.
110
Тулумбас — большой турецкий барабан, в который бьют одной колотушкой.
— На круг, на круг, — слышалось повсюду.
Казаки спешили на площадь, привязывая коней у телег и коновязей. На кругу полагалось пешими быть.
На пустую стовёдерную бочку взобрался кошевой Гордиенко, поднял руку, прося тишины.
— Вольные казаки, к нам от гетмана Мазепы с добрыми вестями прибыл полковник Павло Герцык. Дадим ему слово?
— Дадим! — заорала толпа.
По приступкам Гордиенко спустился, уступая возвышение гостю.
— Вольные казаки, — громко начал Герцык. — Сейчас гетман Мазепа в союзе с королём шведским Карлом освобождает Украину от москалей. И я послан, чтоб звать вас на эту священную для каждого казака войну. Разве не Москва ущемляет ваши вольности?!
— Она-а, — закричал кто-то, — мать её!..
— Разве ж не она заслоняется вами и вашей кровью от крымского хана? — вопрошал далее Герцык.
— Она-а! — возопило ещё больше казаков.
Вдохновлённый такой поддержкой, Герцык продолжал накалять круг:
— А кого посылает Москва воевать земли у ляхов? Вас, вольные казаки. А кого садят на колья турки за происки Москвы? Только вас, казаки. Так до каких же пор нам ходить в московском ярме, господа казаки? Дабы скорее сбросить это ярмо и освободить украинский народ от оков Москвы, гетман Мазепа вступил в союз с шведским королём, и в этот час они добивают последних москалей на гетманщине. Почему же Запорожская Сечь должна остаться в стороне от этой священной битвы? Я зову вас, вольные казаки, под знамёна гетмана Мазепы, на битву за свободную вольную Украину, за вечную свободу Запорожской Сечи.
Герцык кончил свою речь и обвёл выжидающим взглядом толпу. Наконец к бочке подскочил какой-то одноглазый оборванец и, щуря на Герцыка единственный злой глаз, спросил громко:
— А по сколько нам Мазепа заплатит?
— Каждый после победы над москалями получит по десять рублей золотом.
— А где ж он столь золота наберёт? — не унимался одноглазый.
— Отберёт у царя, у которого в обозе сто пудов золота.
— Ого-о-о, —
Герцыку пришлось на ходу придумывать эту цифру. Пятьдесят показалось мало, двести — много, могут не поверить. А вот сто в самый раз. И удивились, и поверили.
— А нам же ще и на порты треба, — орал одноглазый, тряся своими лохмотьями.
— Каждый город, который возьмёте, — крикнул Герцык, — на три дня вам будет отдаваться. Так что достанет и на порты вам, и на зипуны.
— Любо-о! — заорал, приплясывая, одноглазый, и толпа подхватила:
— Любо-о-о!..
Герцык взглянул на Гордиенку, стоявшего внизу, тот подмигнул весело: «Вот и всё!»
Но едва стихло ликующее «Любо», как вдруг на бочку вскочил казак с длинным оселедцем, завёрнутым за ухо.
— Нет, не любо! — вскричал он. — Мы шо, не христиане, браты, шо на своего царя будем подниматься? Разве ж к тому звал Хмель дедов наших на Переяславской раде? Вы шо, очумели-и-и?
— Не ори, Нечипор, ещё не кошевой пока, — крикнули из толпы.
— Нет, стану орать! — вскричал того громче казак. — Вы кого слухаете? Вы слухаете мазепинского посла, который вкупе с гетманом продали шведу нашу Вкраину. Мазепа с басурманами в союз встал и вас зовёт обасурманиться. Мазепа проклят, Мазепа патриаршей волей предан анафеме. Анафеме, дурни вы.
— Неправда! — вскричал Герцык, испугавшись, что вот-вот всё рухнет, что казачий круг послушает этого горлопана. — Никто не предавал гетмана анафеме. Всё это наветы москалей на него. Ты-ы...
Герцык неожиданно даже для себя поворотился к Нечипору и ткнул его пальцем в грудь.
— ...Ты подослан в Сечь москалями, чтоб сеять смуту и порочить гетмана. Ты подсыл царский!
Толпа замерла, столь тяжкое обвинение прозвучало в адрес казака. Воля круга повисла на волоске.
И тут на бочку вскочил кошевой, решительно столкнул Нечипора на землю и властно вскричал:
— Вяжите подсыла!
К Нечипору бросились несколько человек, но тут же разлетелись в стороны от его тяжёлых кулаков. В передних рядах захохотали:
— Так их, Нечипор!
Запорожцы любили и уважали силу. Но Нечипора возмутило и взорвало обвинение в шпионстве, и он закричал бешено:
— Вы-ы! Вы все изменники и сумы перемётные вместе с вашим кошевым.
Этого уже круг простить не мог. На Нечипора навалились кучей, подмяли его, повязали и оттащили к позорному столбу.
Теперь уже никто не мешал кругу приговорить единогласно: всему войску запорожскому идти на помощь Мазепе и королю, спасать Украину от ига москалей.
Когда гость и кошевой вернулись в курень, Герцык сказал:
— Ну, Костя, спасибо! Выручил ты меня.
— А как же? Долг платежом красен. Ай забыл, как ты меня раненого от татар уволок.
— Помнишь?
— Ещё бы. Это на всю жизнь, Павло.
— Ох, худо, Костя. Этот Нечипор, увидишь, наделает нам хлопот.
— Ничего, Павле, не боись. Мы на таких тоже управу знаем. Гриц, — позвал кошевой и, когда явился казак, сказал ему тихонько: — Годи немножко и, пока светло, пойди к столбу, развяжи и отпусти Нечипора, скажешь, кошевой, мол, простил тебя, дурака. А как стемнеет, возьми моих хлопцев, добрый куль и... Сам знаешь.