Без пощады
Шрифт:
— Ты воплотился, когда пал Демогоргон, — предположила дроу.
— Интересные времена. В конце концов, этот изверг — великий совратитель. Наверное, мне стало интересно, что означает его отсутствие для тех, кто слышит мой шёпот.
— И что означает падение барьера фаэрцресс.
— Это тоже.
— Интересные времена, — согласилась Ивоннель, — но тебя они интересовать не должны. Это не твоё место — определённо не твоё.
— Определённо моё! Разумеется, оно весьма меня интересует — да и почему должно быть иначе? Настало время хаоса, а такие времена особенно сильно испытывают
— Для тебя это не откровение, — возразила Ивоннель. — Ведь тебе известны любые преступления сердца.
— Да, но теперь преступники могут увидеть всё сами, — девочка указала на кокон. — И теперь я могу показать им последствия. Подумай — ты, наделённая даром воспоминаний, более древних, чём твоё тело. Нынешние времена? Они не слишком отличаются от тех, когда Ллос облеклась формой несколько тысяч лет назад.
— Когда Ллос облеклась формой, — повторила жрица-дроу, и все поняли, что она разговаривает сама с собой. Затем она сказала, обращаясь уже к Шерон:
— Можешь ли ты выслушать необычную просьбу в это необычное время?
— Я лишь наблюдаю, я не вмешиваюсь.
— Ты не выносишь приговор?
Шерон не ответила, и улыбка впервые покинула её лицо — хотя Реджис не был уверен, хорошо ли это или сулит злой рок.
— Тогда что это такое? — спросила Ивоннель, указывая на кокон Энтрери.
— Дело его собственных рук, разумеется.
— Лжец! — заявила Далия, прыгнула вперёд и угрожающе занесла посох, хотя движение заставило её поморщиться от боли. — Это сделал ты!
Шерон просто мило взглянула на неё, и Далия замолчала. Её лицо исказилось, она прикусила губу, а в глазах проступили слёзы. Её уверенная поза перешла в дрожь, но через пару мгновений сильная женщина отшатнулась, пытаясь вдохнуть, пытаясь закричать, в ужасе мотая головой.
— Неужели это было необходимо? — спросила Ивоннель.
— А ты предпочла бы вот так? — спросила Шерон, кивнув на кокон.
— А разве в этом тоже была необходимость?
Девочка пожала плечами.
— Верни его, — сказала Ивоннель. — Я прошу тебя об этом. Верни его в добром здравии. Его путешествие пока что не завершилось. Его путь изменился — если бы не… ты, которого не должно быть здесь в этом воплощении. Может ли Артемис Энтрери не идти по дороге до конца своих дней, возможно, к менее суровой цели?
— Он шёл дольше, чем положено любому человеку.
— Но путешествие было крайне интересным.
Шерон снова улыбнулась, даже хихикнула, и кивком выразила своё согласие.
— Ты не видишь здесь проблемы? — спросила Ивоннель. — Ты вмешиваешься. Тебя не должно быть здесь, и ты выносишь окончательный вердикт по поводу того, что ещё не достигло окончания.
Шерон вздохнула, пожала плечами и снова вздохнула.
— Я знаю, что говорю правду, — сказала Ивоннель. — Ты и сам об этом знаешь — знал с самого начала. Или ты из тех, кто может заставить всех не лгать самим себе — всех, кроме самого себя?
Это вызвало у Шерон смешок — как будто искренний.
— Браво, проницательная дроу. Интересно, насколько проницательной ты окажешься в конце?
Девочка улыбнулась и вздохнула.
— Возможно,
— Нет! — воскликнула Далия и шагнула в ту сторону. Она отступила, когда поднялась уже вторая туча насекомых, похожая на первую, но другого оттенка. Затем она отступила ещё дальше, Атрогейт взвыл и присоединился к ней, а Реджис спрыгнул с кареты. Две стаи насекомых вступили в бой — оса против осы, кусаясь и жаля, сражаясь друг с другом — взаимная смерть в общих объятиях, безумная война крохотных созданий, настолько равных по силам, что стаи истребили друг друга.
— Видишь? — спросила Шерон, когда последняя оса рухнула на землю и погибла. — Всегда найдётся другое имя.
На земле закашлялся Артемис Энтрери. Он скорчился, его вырвало — а потом мужчина сел, обхватив колени и сотрясаясь от дрожи. Далия и Атрогейт бросились к нему.
— Это было… интересно, — сказала Шерон, обращаясь к Ивоннель. Девочка полетела обратно по южной дороге, по пути становясь всё более прозрачной.
Реджис вышел с другой стороны кареты и с потрясением увидел, что Ивоннель бросилась бежать следом.
— Шерон! — окликнула она. — Совесть!
— Совесть? — переспросил полурослик, и его глаза широко распахнулись, когда он начал понимать.
Полупрозрачная девочка замерла и обернулась.
— Скажи мне, — попросила Ивоннель.
— Сказать?
— Небеса или ад? — спросила жрица. — Можешь мне сказать?
— Для тебя? — недоверчиво поинтересовалась Шерон, заметно потрясённая — как будто сам вопрос настолько выходил за мерки разумного, что его вообще нельзя было задавать.
— Нет, — прояснила Ивоннель. — Я знаю, что этого ты рассказать не можешь. Но… для всех. Для всех нас. Для всего мира и тех, кто в нём обитает. Я спрашиваю тебя — того, кто видит лучше всех нас, к чему всё идёт? Какая чаша весов перевесит?
Девочка рассмеялась над ней.
— Скажи мне, — умоляла Ивоннель.
— Скажи себе сама, — и Шерон полетела в ничто.
Реджис подбежал к Ивоннель, которая внезапно вздрогнула, дёрнула головой и громко охнула.
— Что? — спросил полурослик.
Ивоннель не ответила — Шерон сказала только ей. В её разуме голос девочки прошептал: «Дуга разума клонится к небесам. Тьма немногих может привести к аду».
— Что? — повторил Реджис.
Ивоннель улыбнулась и закивала.
— Что? Ты должна сказать!
— Это длинная игра, друг мой, — ответила ему Ивоннель. — Долгий путь. Но не теряй веры, ведь теперь я считаю, что его стоит преодолеть.
— Что? — снова спросил Реджис обрывающимся голосом. — Ты скажешь мне, в чём дело, или нет?
— Ты уже знаешь.
— Как её звали?
— У неё много имен.
— Совесть?
Ивоннель взглянула на Реджиса и улыбнулась, затем пошла заботиться об Энтрери.
Реджис не следил за ней. Он смотрел на южную дорогу, где полностью пропала девочка, Шерон. Он смотрел так, как будто по-прежнему видит её, и у себя в голове действительно видел — прокручивая в голове прошлые встречи.