Без пощады
Шрифт:
Когда Клои наконец отстранилась, она осторожно дотронулась до повязки на моем лице и спросила, где я поранился. Я сказал, что неудачно упал и напоролся на гвоздь.
— Ах, — сказала она и нежно поцеловала меня в щеку, — бедный папочка. А ты знаешь, что с нами случилось? — спросила она, широко раскрыв глаза.
— Нет, — ответил я, изображая удивление. — Что же?
— Пришел дядя в черной одежде и украл нас у бабушки! — взволнованно объявила она.
Я вздрогнул. Они ведь еще не знали о смерти Айрин. Я надеялся, что пока и не нужно им говорить.
— Да, я слышал об этом.
—
— А я нет! — подхватил Макс. — Я сказал ему, что он плохой!
— Ну, сейчас уже можно не бояться, — заверил я их. — Плохой дядя в тюрьме.
И тут же вспомнил, что из четверки, напавшей на нас в коттедже, один мог все еще оставаться на свободе. С Ленчем, Мантани и Кэплином все ясно. Но был ли детектив-констебль Салливан четвертым, и если да, то что с ним сейчас?
Впрочем, пока можно об этом не думать…
В больнице детский психолог сказал, что Макс и Клои получили лишь незначительные психические травмы. Во-первых, помог их юный возраст, во-вторых — то, что они все время оставались вместе и пробыли у бандитов относительно недолго. Если бы не это, все могло бы обернуться гораздо хуже… И точно, они совсем не изменились: вечером мы пошли в сад играть в догонялки, и они убегали от меня с веселыми криками, как и всегда. Психолог посоветовал, чтобы мы не запрещали им говорить о случившемся, но, кажется, им самим это было не особенно интересно. Я сам, разумеется, молчал — надеясь, что все теперь осталось в прошлом.
Кэйти в играх не участвовала, ей явно стоило больших усилий не сломаться. Ее враз лишили троих дорогих ей людей — убили одного за другим, с отвратительной быстротой. Теперь у нее осталась только семья… но я не знал, считает ли она меня по-прежнему ее частью.
Уложив детей в кроватки и прочитав им сказку на ночь, я спустился на первый этаж и пошел на кухню. Кэйти уже открыла бутылку красного вина и приготовила бокалы для нас обоих. Слез на ее глазах я не увидел, но в ее взгляде чувствовалось напряжение. И я снова подумал, какая же она красивая, даже после всех этих испытаний.
— Думаю, пора сказать тебе правду, — сказала она и протянула мне бокал.
Я сделал большой глоток — рассудив, что заслужил его.
— Скажешь, когда будешь готова, — проговорил я и посмотрел на нее поверх бокала, пытаясь понять, можно ли еще что-то исправить. Но плавный абрис ее оливкового лица оставался непроницаем.
— Я уже готова. Ты голоден?
Я покачал головой.
— Да вроде должен быть, но мой аппетит, кажется, ушел в самоволку.
— У меня тоже. Только пустота осталась… Идем.
Она взяла меня за руку — прикосновение приятно взволновало — и повела в гостиную. Мы сели на диван, и она, не выпуская моей ладони, все рассказала. Как она была несчастлива в браке и начала встречаться сначала с Джеком, а потом и с Ванессой. Как узнала от Джека о преступлениях, которые приписывались самому крупному его клиенту, лорду главному судье Тристраму Парнэм-Джонсу (недаром мне этот тип никогда не нравился), и о существовании пленки с компроматом на него. Наконец, как Ленч, Мантани и их хозяева стали охотиться за нами, пытаясь любыми путями заполучить эту пленку, прежде чем о ней узнает вся страна.
—
— Кэплин сегодня утром сказал, что во время обыска в доме Ванессы они обнаружили заявление на ипотеку, подписанное на ваши с ней имена.
Конечно, о пресловутых «интимных» фотографиях я и не заикнулся.
На лице Кэйти появилась печальная улыбка.
— Нет, это было не заявление на ипотеку. Просто запрос. — Она разъяснила мне разницу. — Ванесса хотела, чтобы наши отношения стали серьезнее, перешли на новый уровень. Мне Ванесса лишь временно вскружила голову, но вот она меня, видимо, и вправду очень сильно любила. К тому же она была одинока, а значит, теряла меньше, чем я.
У меня закопошились далеко не лестные мысли относительно Ванессы, но я тут же вспомнил, что она умерла. Клин уже вышибли клином.
— Я понимала, что нельзя пускать все на самотек, — продолжала Кэйти, — но мне было так сложно… столько всего навалилось. И я просто поплыла по течению. — Она посмотрела на меня. Ее чудесные глаза с поволокой были в этот миг особенно прекрасны. — Том, я очень не хотела, чтобы ты узнал об этой связи. Я пыталась скрыть это до самого конца, особенно когда ты узнал про Джека…
Она легонько сжала мою руку. Как же это было приятно… Может, в отношениях с женщинами я слишком наивен, но в ту минуту мне показалось, что я ей все-таки не безразличен.
Когда Кэйти закончила, я покачал головой, чувствуя какую-то усталую печаль. Сейчас я думал о Джеке. Джек, мой старый друг… Друг, предавший меня.
— Вы с ним обо мне говорили? — спросил я.
— Он всегда говорил, что чувствует себя виноватым перед тобой.
Почему-то я в этом сомневался. Людям вроде Джека Келли чувство вины в принципе не знакомо. Что бы он ни делал, он всегда доверял лишь своему природному чутью, часто не задумываясь ни о последствиях, ни о благе других людей. Чутье подсказывало ему, что он Джек Всемогущий. Вот почему он мог съехать на велике с почти отвесного склона. Вот почему, когда нам было по девять лет и в городском парке к нам пристали три мальчика постарше, требуя денег, он не раздумывая бросился в драку. Чутье никогда его не подводило… Те ребята, конечно, хорошенько нас поколотили (особенно Джека, потому что он больше махал кулаками), но зато так и не забрали наших денег.
Но в конце концов удача изменила ему — и как раз тогда, когда он больше всего в ней нуждался. Мои мысли снова вернулись к тому дню, когда нас избили в парке. Пускай на нас живого места не осталось, но домой мы возвращались в обнимку, чувствуя себя единым ликующим целым, и я думал, какое же это счастье, что у меня есть такой друг. Даже после всех подлостей, что он мне сделал, я чуточку горевал по нему… Все-таки в глубине души он был хорошим человеком. Узнав о чудовищных преступлениях своего главного клиента, он мог бы держать рот на замке, чтобы и дальше получать свои денежки, но поступил честно, и эта честность стоила ему жизни. И оттого его предательство казалось мне теперь особенно гнусным. Когда дело коснулось меня, он легко пошел против совести, словно я ничего для него не значил. Как же мне было обидно…