Без права на слабость
Шрифт:
– Да что я такого сделал? – холодею я прошлый, глядя как человек, который не так давно читал мне сказки на ночь, замахивается для удара. – Папа?!
Два таких разных и таких одинаковых отрезка моей жизни на долю мгновения сливаются воедино. Виктор что-то говорит, удерживая Леру на месте, его неестественно длинные музыкальные пальцы уверенно сминают футболку на её плечах. Не знаю, осознанно или нет, но она слушается, а у меня в солнечном сплетении снова взрывается мощь отцовского удара.
Комната дрожит, искажается переливами одному
Я снова проживаю секунды пугающей невесомости, за которые в ушах даже не успевает затихнуть звон стекла. Снова чувствую тяжёлый шлепок о рыхлую землю. Клумба, где мы с отцом ловили сверчков и закапывали «клады» снова встречает меня взрывом дикой боли, убирая на задний план жжение от бесчисленных порезов. А перед глазами не чернота, не звёздочки как рисуют в комиксах – перед глазами его жестокая гримаса. Страшнее загнанных под кожу осколков и треснувших костей, ужаснее судороги тряхнувшей мышцы. Я возненавижу эту улыбку на всю жизнь, даже не подозревая, как часто впоследствии буду замечать её в зеркале. Я и сейчас вижу её отражение в испуганных глазах Леры.
Мотаю головой, прогоняя наваждение. Меня разбирает бесконтрольный смех. Вот это пробрало, так пробрало! Таких ярких приходов ни один косяк не подарит – только Валерия. Моя убийственно крепкая отрава. Та, что играючи взломала мою оборону, чтобы в третий раз столкнуть в самое пекло.
Сквозь пелену болезненного веселья слышу хлопок входной двери, на этот раз более чем реальный, и голос Александра:
– Я дома! Лера, родная, ты у себя?
Расширив глаза до размера чайных блюдец, она окидывает растерянным взглядом моё обнаженное тело, после чего переключает внимание на невесело присвистнувшего Виктора. А на парнишке-то одежды немногим больше.
– Это попадос, детка, – бесшабашно резюмирую, доставая из-за тумбочки бутылку с вином. – Александра жизнь к такому явно не готовила.
– Одевайся. В таком виде он точно тебя прогонит, – скороговоркой выдаёт Лера, всовывая в руки своему дружку стопку одежды. – Я его задержу. Тим, а ты…
– Даже не надейся, – шлю ей короткую улыбку, яростно ввинчивая штопор в тугую пробку.
Судя по тому, как её пальцы вцепились в дверную ручку, мои фантазии о более изощренном способе использовать этот инструмент – например, прокрутить его пару раз в глазнице соперника – не так уж и нечитабельны.
– Тим, прошу тебя… Я всё объясню чуть позже. Встань хотя бы за шкаф. Пожалуйста.
Объяснится она. Смешно. Это звучит настолько неправдоподобно, что Лера и сама запинается.
– Шкаф? Да ну, моветон какой-то. Ты лучше для полноты картины тоже разденься. Пресечём одним махом очередную ненужную лекцию о половом созревании. Винчик будешь? – криво ухмыляюсь, вытягивая пробку, но не до конца. Прикосновение Лериной руки заставляет меня отшатнуться. – Э нет. Забудь.
Не знаю, что она видит в этот момент в моих глазах, но её такой взгляд мне точно не в новинку. В пролеске, когда я держал заплаканное лицо на уровне
– Тим, ты не в себе.
Наверное, действительно странно, что в самый критический момент, когда всем нормальным людям, а в особенности психам вроде меня положено крушить и ломать в приступе праведной ярости, я так спокоен. Мёртв. Откуда-то из услышанной песни чиркает по уху строчка:
Умереть от счастья, пока ещё всё хорошо…
Домой явился слишком рано, а с этим безнадёжно опоздал. Умора.
– Лера, ты у себя?
Виктор застывает с наполовину продетой в штанину ногой. Лера со страдальческим стоном кидается к двери.
– Да папочка. Уже иду!
– Не нужно я сам.
Из прихожей доносится стук скинутого на пол ботинка. Времени у нас секунды. Нет, не так – «нас» больше нет. Это у них времени в обрез, а я сам по себе.
– Шевелись, придурок, – шипит её без пары минут жених. Интересно он хоть догадывается, как щепетилен в таких вопросах Александр? И с чего решил, что я впрягусь в это всё?
Не удостоив его ответом, сгребаю сброшенные под кровать вещи и, зажав между грудью и подбородком бутылку, распахиваю настежь окно.
– Тим, не дури! Там холодно.
Даже одурманенный предательством мозг осуждает мой порыв сигануть в мороз голозадым, но гордость неумолима. Наши отношения начались глупо, так чего удивляться, что закончились так же? В её комнате незнакомый пацан – допустим недоразумение. Голый? Предположим этому тоже есть объяснение. Но какого чёрта она на него так смотрит? Так как ни разу на меня не смотрела. В голове начинает гудеть и трещать. Похоже, пробивается наружу прощальный подарок.
«Не ищи оправданий, – нашёптывает самоуважение. – Ты знаешь что нужно делать. Вычеркни. Похорони. Забудь».
Усевшись на подоконник, смотрю ей прямо в глаза. В них плещется отчаяние и это паршивое, разъёдающее мне внутренности чувство вины. Ждать, что Лера плюнет на реакцию отца и хмурый взгляд своего Виктора унизительно, но я жду. Целую секунду, а затем понимаю, что зря. Примерные дочери не выбирают таких, как я.
Рывок и вот я уже пританцовываю на мокром снегу, пытаясь вывернуть мятые джинсы.
– Беда… – выглядывает из-за забора дед Ваня, то ли обращаясь ко мне, то ли констатируя прискорбную действительность.
– Нормально всё, прорвёмся, – машу ему бутылкой.
– Ну-ну… Я предупреждал. С поллитровкой никакой мороки. Пустая бутылка ещё никому не разбивала сердце, а вот пустая девка – хуже бодуна.
Звучит бредово, но аргументов против сейчас не нахожу. Да и чёрт с ними, старику виднее.
По-быстрому одевшись, прошмыгиваю в прихожую и как есть, в мокрых носках ныряю в свои видавшие виды красные кеды. Спиваться я не собираюсь, а вот наше с Лерой несбывшееся завтра определённо достойно быть помянутым.