Без права на защиту
Шрифт:
Сколько ему было тогда? Лет шесть? Семь? Пестрая рыже-черно-белая собачка приблудилась в начале осени. Раздутое брюхо сначала напугало Виталия. Вдруг собачка собирается умереть?! Летний домик, спрятавшийся в саду, стал для них двоих настоящим раем. Виталий с восторгом и упоением таскал своей питомице еду. Та, несмотря на скромные размеры, ела за двоих и с жадностью поглядывала на руки мальчика. Пузо росло буквально на глазах. Собачке уже трудно было ходить. Она трогательно лизала руки Виталия, когда тот ее гладил. Проводя по раздутому животу животного, он с волнением ощущал странное шевеление. В то время он еще не понимал, что это могло означать. Шли дни. Виталий почти все время проводил с собакой. Пока однажды утром, придя к домику, не услышал странное попискивание. Забравшись под высокое крыльцо, в неярком свете, проникающем туда сквозь щели в досках, он с удивлением увидел рядом со своей любимицей
С этого дня Виталик окончательно забыл про игры. Щенки росли прямо на глазах. Недели через две у них начали открываться глаза. Сизо-голубые, мутные, они совершенно не походили на глаза взрослой собаки. Но спустя несколько дней взгляд малышей стал осмыслен. Виталик стал выносить их из-под крыльца. Пока однажды не ко времени приехавшая мать не застала его со щенком на руках.
В тот день мать выгнала пожилую няньку, любившую проводить время не с Виталиком, а с кухаркой, а самого мальчика впервые на целую ночь заперла в чулане.
Страшный лохматый паук с тех пор стал навязчивым кошмаром. Даже появившейся впоследствии Маше так до конца не удалось избавить Виталия от ужасных видений.
Но то, что произошло на следующее утро, потрясло мальчика на всю жизнь. Выволочив сына из чулана, мать привела его в сад. Собачка сопротивлялась яростно, защищала свое потомство. Но вооруженная лопатой женщина оказалась достаточно ловкой. Мама-собака громко скулила, перебитый хребет уже не позволял ей двигаться и кусать страшную женщину, когда та по одному вытаскивала из-под крыльца беспомощных щеночков.
Наступив ногой на крошечное тельце, Александра Викторовна с силой опускала на голову щенка тяжелую остро отточенную лопату. Негромкий хруст, фонтанчик алой крови, и женщина, опустившись на четвереньки, снова ползла под крыльцо. Напоследок Александра Викторовна добила заходящуюся в истошном вое кормящую суку. Виталий старался не смотреть на то, что его мать делает со щенками, но материнская рука с аккуратным маникюром била его по щекам, всякий раз заставляя распахивать глаза.
Остаток дня Виталий провел в чулане, а утром приехала скорая и увезла трясущегося в припадке мальчика в больницу. Спустя неделю Виталия выписали, а дома его встретила новая няня или, как мать ее называла, гувернантка Маша.
Алена и Мария помогли Наташе накрыть стол в саду. Старые яблони еще не растеряли листву. Сквозь поредевшие кроны на траву падал подсвеченный осенним золотом солнечный свет. Традиционное мясо уже поспевало на вертеле, источая аппетитный запах, сочные налитые яблоки красовались на огромном, плетенном из лозы блюде. Пока гости рассаживались, Наташа принесла тонкую пачку листков новой, недавно начатой рукописи.
…Стас бежал сквозь лес, низко нависающие ветви деревьев хлестали по лицу, с разодранного лба стекала струйка крови, засыхая корочкой на щеке. Дышалось с трудом, уже скоро полдень, а до берега он доплыл на рассвете. Выходит, бежит уже часов шесть, если не больше, и за все это время только звериные тропы и ни малейших признаков жилья. Дикое, безлюдное место привело его в ужас. Но первое потрясение он испытал, когда осознал себя в другом теле. В голове тяжко ворочались каменные жернова. Что-то произошло, но осознать пока ничего не удавалось.
Очнулся он, едва первые лучи солнца коснулись обнаженного тела. Он лежал в ложбине того самого Камня. Только остров был совсем иным, крошечный, едва выступающий над водой. А вокруг огромное незнакомое озеро и вырванные с корнем деревья, плавающие по нему. Там, где только вчера он оставил машину, была вода, на многие километры. Непривычно далекий берег и туманная кромка леса. От того привычного мира остался Камень. Даже его самого, Стаса, не было, вместо него на Камне лежал незнакомый подросток, высокий, крепкий, развитый, но еще не оформившийся в мужчину. На лице не было даже юношеского пушка, не говоря уж об остальном. Одежды тоже не было, только куски незнакомого грубого полотна. Стыдливо обмотав бедра импровизированной повязкой, Стас поплыл к далекому берегу.
Произошло нечто
От голода уже начинало подташнивать. Но что делать, если нет ни ножа, ни спичек? Ягод нет, то ли еще не появились, то ли в этом мире их вовсе не бывает? Выломав на бегу подходящую палку, Стас помчался дальше в надежде встретить доступную добычу. За то время, пока он бежал по лесу, попадалось довольно много зверья. Кабаньи стада валялись в грязи, косули, вспугнутые им, стремительно уносились в чащу, несколько раз встречал исполинских лосей. Но все они были явно не по зубам. Хотя бы лук и стрелы! Но не из чего было сделать тетиву. Впрочем, змеи попадались достаточно часто, и Стас решил рискнуть. Не останавливаясь, палкой убил одну, для верности еще размозжив ей голову о ствол дерева, спустя полчаса попалась еще одна. Теперь нужно было подумать о том, как их съесть. Журчание ручейка подсказало решение. В неглубоком овражке он нашел то, что искал, – несколько камней. Выбрав подходящие, после нескольких неудачных попыток расколол один, выбрав осколок поострее, принялся снимать со змей кожу. Отрубив головы, он осторожно, миллиметр за миллиметром, стараясь не порвать, стягивал, словно скользкий чулок, с окровавленного тельца змеи чешуйчатую шкурку. Закончив, он прополоскал в ручье неожиданно тонкие кожаные чулочки. Понюхал еще сочащиеся кровью тушки и осторожно попробовал откусить. Там, в прошлой жизни, ему уже приходилось есть змей, но то в ресторане, изысканно приготовленных, а вот так, сырыми, оказалось страшновато. Но едва зубы рванули кровавое мясо, желудок радостно заплясал в нетерпении. Оказалось, ничего страшного, вполне съедобно. Проглотив последний кусок, Стас умылся и, повязав непривычно длинные волосы змеиной кожей, побежал дальше. С голодом вопрос решен – пока есть змеи, жить можно. Но где же люди? За весь день он не встретил ни малейших следов человека, только бесконечный хмурый лес да звериные тропы.
К ночи, усталый, на дрожащих от напряжения ногах, Стас добрался до берега могучей реки. Неспешные воды катились перед ним. Он опустился на траву. Нужно было хоть немного отдохнуть. Солнце уже опускалось за лес. Играющая рыба оставляла круги на воде. Из последних сил Стас поднялся и, прихватив дубину, вошел в воду. Буквально из-под ног стремительной пятнистой тенью метнулась крупная щука. Он даже не успел среагировать, лишь зло ударил палкой по поверхности. Но рыбы было много, это определенно радовало. Оставалось лишь поймать. Долго и безуспешно он колотил дубиной, устал еще больше, но так и не сумел оглушить ни одной рыбины. Измученный, он плюхнулся прямо в воду. Прямо у его ног во взбаламученной воде вились небольшие рыбки. От сознания собственного бессилия Стас схватил довольно крупный камень, лежащий под водой, и тут же выронил от неожиданности. Под пальцами шевельнулось упругое тельце рыбешки. Все оказалось очень просто. Осторожно приподнимаешь камень, просовываешь под него руку и хватаешь зазевавшегося небольшого голавчика. Чтобы наловить достаточно рыбы, понадобилось совсем немного времени. Конечно, попадалась мелочь – самые большие рыбешки размером с ладонь, но их было вполне достаточно, чтобы плотно поужинать.
Больше всего Стаса порадовало то обстоятельство, что тело не только слушалось и оказалось весьма выносливым, но было и очень неприхотливо в еде. Сырые змеи и рыба не самая изысканная диета для современного человека – а здесь ни малейших неприятных последствий!
Незадолго до того, как темнота окутала берег, Стас соорудил в песчаной норе под обрывом гнездо из веток и, свернувшись калачиком, устроился на ночлег. Усталость долгого перехода дала о себе знать почти сразу. Он будто провалился в сон. Странный, тревожный, непонятный.
Суровое мужское лицо склонилось над ним, длинные цвета воронова крыла с проседью волосы касались груди, легонько щекоча. Твердые губы шевельнулись.
– Стерх, ты меня слышишь?
Он очень хотел ответить, но слова застряли в горле. Он помнил это лицо. Давно, еще в детстве, оно вот так же ночью наклонялось над ним, но в глазах тогда были не тревога и боль, а радость и гордость. Он помнил этот голос, низкий, как призывный рев боевой трубы, а еще руки, сильные, твердые, мозолистые, отполированные рукоятью длинного меча и древком тяжелой секиры. Эти руки подбрасывали его, совсем крохотного, высоко в небо, а голос грохотал: